Ястребиная бухта, или Приключения Вероники [СИ]

— Помогает, — усмехнулась Ника, глядя, как за стеклом проплывают странно заснеженные южные сосны, облитые скудным светом редких фонарей, — а как же. Посылку прислал, один раз за полтора года, а в ней полсотни просроченных шоколадок, да мужские туфли сорок второго размера.

— Угу, на вырост.

— Мне пришлось вместо этого шоколада купить Женьке десяток нормальных, чтоб не отравился. Ходил, хвастался пацанам, вот мне папа прислал из заграницы. Да ну его. Фу.

— И не жалей своего мальчишку, — решительно заявила Тина, наваливаясь на плечо Ники при повороте, — у тебя Фотий, любому пацану счастье — такой мужик рядом. Чего смеешься?

— Ой! Да он Фотия боится. А вот за Пашкой ходит хвостом, глаз не сводит, рот открывает и губами шевелит, повторяет, значит, что Паша изрек. Потом бабушке пересказывает. Песнь о Пашке великолепном.

— Вы чего там без меня ржете? — Васька подпрыгивала на переднем сиденье, хватая водителя на рукав и показывая, как лучше подъехать к узкому длинному зданию «Джамайки», — подождите! Да я не вам, мужчина, я им вот! Подождите, не смейтесь пока, я тоже хочу!

Тихо-онечко и за кустики. Ну, чего вы встали? Я вам, вам про кустики!

Бар «Джамайка» внутри напоминал длинный вагон странного поезда.

Черные тяжелые столы равномерно ехали куда-то вдоль стен, разрисованных бронзовыми красавицами с пальмовыми листьями в руках и грудями, прикрытыми кокосовой скорлупой. Хотя, почему куда-то, подумала Ника, усаживаясь за стол в середине вереницы, что примыкала к глухой стене. Они едут к барной стойке… Далекая стойка мерцала цветными огнями, перекрытыми черными головами посетителей, оседлавших высокие табуреты. Светились импортные бутылки, сто раз отраженные в зеркалах, мигали фонарики цветомузыки. Ника проскользнула по скамье к самой стенке и, дернув шнурок, зажгла бра, увенчанное почему-то пластмассовым виноградом с резными листьями.

— А тут ничего, — радостно объявила Васька, плюхаясь на краешек скамьи и сваливая шубку поверх Никиной куртки, — Митя молодец, вон как все сделали. Надо его найти, поздороваться. И спросить, чтоб арендовать весь зал, это сколько ж будет стоить. В теплой прокуренной полутьме играла тихая музыка, мимо стола все время шли по широкому проходу к стойке и обратно парни в распахнутых кожанках, девчонки в длинных сапогах, бежали официанты в темно-красных рубашках с белыми галстуками. Тина снова села красиво, прикурила и, держа на отлете изящную руку, выдохнула дым, поплывший колечками под виноградной гроздью.

— Папа сказал, выбирай сама, — поделилась Василина гордо, — сказал, что денежку вовремя сменял. Но боится, вдруг снова цены поскачут, так что надо быстрее.

— Васинька, это ж на всю жизнь, — сказала Ника, — а ты все прыгаешь. Замуж бежишь, чтоб деньги не пропали? Васька моргнула накрашенными ресницами. Положила на стол маленькие руки, сжала переплетенные пальцы. Ответила, как обычно, преувеличенно шутовски:

— А чего на всю? Сбегаю замуж, не понравится и гуд бай америка оу!

Ты вот Куся, была жеж замужем? И не померла.

— Не хочу я тебе такого. Ты… а, ладно. Сама все знаешь. Она отвернулась, рассеянно разглядывая сидящих прямо и облокотившихся, и тех, кто навалился на стол, и тех, кто усаживался, смеясь, и вставал, чтоб под музыку потоптаться в широком проходе меж двух верениц столов. Народу было полно, и многие — видно по жарким лицам и блестящим в улыбках зубам — сидели не первый час. Нике вдруг тоскливо захотелось домой, там Женька играет на ковре, выкладывая отбеленные солнцем ракушки, привезенные с берега, а у стены калится неказистая, но ласковая печка. Нет возможности после ужина нырнуть в общую с Фотием постель, зато можно посидеть на диване, почитать с Женькой книжку, поболтать с мамой о картошке «синие глазки». А она тут. И дело даже не в том, что ей не хотелось выйти с девочками.

Очень хотелось, и узкие джинсики с серебристой искрой натянула с радостью и свитерок нежный пуховый надела, вертясь перед зеркалом.

Но унылый большой ресторан и воспоминания о Никасе подпортили настроение. И в Васькином чириканье услышалась ей натужность. А у Тины под глазами темные круги и в уголках губ еле заметные морщинки.

Всем нелегко. И этот бар. Снаружи лежала молчаливая пустая набережная, засыпанная мартовским нежеланным снегом под нехорошим желтым светом фонарей. А тут — жарко, тесно и много людей, чьи голоса сливаются в жужжание. Как-то тут… Ника передернула плечами. Как-то нехорошо… и если бы не Васькина инспекция в поисках места для свадебного банкета, уже уговорила бы девочек поехать домой.

— Митя! — закричала Василина, подпрыгивая и маша рукой, — Митя, а вот мы, вот! Митя подошел к столику одновременно с широколицым официантом в красной рубашке. Возвышаясь горой, кивнул, быстро оглядывая подруг и хмуро посмотрел на радостную Василину.

— Митя! Вот я пришла, я же хотела посмотреть, как вы тут. И пришла. Тот молча кивнул опять. И, поглядев на часы, серебряным пауком охватившие запястье, повернулся и исчез за спинами и лицами.

— Ого, какой стал, — удивилась Ника, — совсем вырос мальчик. А чего на тебя дуется?