Ястребиная бухта, или Приключения Вероники

Но к Иванне пошла все же. Ей нравилась тетка Иванна, наверное, единственная из немногих знакомых соседей. После Марьяна думала, падая в ужас, ведь могло все сложиться по-другому, но сложилось именно так: она постояла в задумчивости, копя внутри упрямую решимость. Вспомнила почему-то Иваннину собачонку. Ушла в кухню. Достала с полки банку с цветными сухариками из домашнего хлеба, она пекла его разный – с зеленью и с морковкой, с тыквой, кунжутом, и даже апельсиновый сотворила однажды. Отсыпала в прозрачный пакет коричневых с оттенками красного и зеленого пластиночек, и, заперев двери, надавила на причудливую розочку, украшающую косяк двери напротив.

Иванна возникла не сразу. Сперва Марьяну рассмотрели в глазок, потом за кожаной пухлой обивкой гремели цепочки и засовы, под неумолчный лай хозяйкиной любимицы. И наконец, монументальная Феодора Ивановна, а попросту для всех в городе – Иванна, подхватывая собачку, сказала задушевным басом:

- Входи, Машенька. А ты гнида мелкая, заткни хлебало, уй ты, моя цыцычка, дай поцелую носик, а ну, сиди, Галатея!

Но Галатея не пожелала сидеть, тявкая, вырвалась, засуетилась вокруг Марьяны, слюнявя ее икры и царапая коленки острыми коготками.

- Ах ты, сволочь зловредная, ах ты моя золотая павлиночка, унюхала, любимые свои сухарики! Уйди, блядюга мелкая, дай девочке пройтить!

Марьяна подняла золотую зловредную цыцу, и, суя в мокрую пасть Галатеи сухарик, пошла следом за синей бархатной спиной в золотых огромных розанах. С ошарашивающе алых стен целились в них пухлые купидоны в натуральную величину, держа торчком розовые пенисы; резвились, тряся грудями, наяды и нимфы, выступали, выкатывая могучие груди, псевдоантичные герои в лавровых венках набекрень, причем, венки были единственной их одеждой.

В переполненной плюшевым, бархатным, атласным, хрустальным и полированным хламом гостиной Иванна упала в огромное кресло и вытерла пот сор лба маленькой ручкой с алыми ногтями.

- Садись, деточка. Танька! Ты скоро там?

Маленькие глазки утонули в смешливых складках. Иванна пояснила громким шепотом:

- Срачка напала. Сидит вот, пыхтит, воду сливает, чтоб я, значит, не слышала. Ну, то ясно, когда ж еще ей посидеть на таком унитази. Как приходит, так сразу мне, уй, Феодора Иванна, что-то мене живот схватило… так, и живем, сперва, значит, клозет, а потом уж маникюр.

Издалека послышался шум воды. И через минуту высокая худая Татьяна вошла, церемонно кивая Марьяне. Села за маленький столик напротив кресла хозяйки и склонилась над расставленными мисочками.

Поверх ее головы Иванна разглядывала гостью цепкими глазками, болтала о пустяках. Галатея повизгивала, разгрызая очередной сухарик и колотила веревочным хвостиком по бедру Марьяны – благодарила. А над хозяйкой намазанный маслом портрет, изображающий обнаженного юношу с туникой, кокетливо перекинутой через локоть, неодобрительно пялил на Марьяну выпуклые бараньи глаза с жирными белыми точками бликов.

- Твой-то как? – спросила Иванна вдруг, пристальнее вцепляясь глазками в тихое лицо Марьяны, - все бегает, все суетится?

Та кивнула. Иванна хмыкнула и, поворочавшись, уселась удобнее. Хотела что-то сказать, но покосилась сверху со своего плюшевого трона на прилизанную голову маникюрши и только вздохнула, подводя к расписному потолку накрашенные глаза.

Сидеть в мягком кресле, разглядывая дурацкие картинки и слушая плавную болтовню хозяйки, которую та время от времени прерывала грозными воспитательными окриками в сторону своей цыцычки Галатеи, было удивительно хорошо. Будто старая прожженная барменша Иванна была ей любимой теткой, и переживала за нее, и знала, даже о том, чего Марьяна не говорила вслух. А может, и правда, знала. Сколько людей видела, и сколько судеб успело развернуться перед ней.

Когда Татьяна закончила с маленькими ручками хозяйки, та грузно поднялась и сказала, помахивая пальцами:

- Танюша, поди на кухню, передохни, там тебе Светочка чаю сделала, с пирожеными. И пусть нальет полстаканчика красного. Не больше, а то девке палец отрежешь.

Закрыв за Татьяной двери, подошла и села рядом с креслом гостьи на маленький пуфик.

- Ну? Расскажешь? Он что сделал?

- Фотий? – переспросила Марьяна и застыла, ударенная изнутри горячей краской.

Иванна покачала башней рыжих волос, с жалостью глядя на собеседницу:

- Экое имя. Хорошее, старинное. Я про Максика твоего.

Та пожала плечами. Губы дрожали.

- Н-ничего. Все в порядке, Иванна.

- Угу. Ладно. Тока имя больше не путай. Опасный у тебя мущина, девонька. Смотри, назовешь так, а дальше и говорить нечем будет.

В молчании смотрела снизу в широко раскрытые испуганные глаза. Мягким голосом продолжила:

- У тебя деньги-то свои есть? Угу, так и думала. Дуры вы дуры, и каждый год новые родитесь, да ладно, я и сама такая была. Вон, погляди.

С черно-белой фотографии на стене смеялась щекастая свежая девочка лет семнадцати, в кудряшках из-под соломенной круглой шляпки. Подперлась полной ручкой, обвитой дешевым браслетиком. И ветер завернул широкий воротник крепдешинового белого платья.