Ястребиный князь

Теперь внимание князя привлекли темные пятна на старой разлапистой березе, росшей на высоком берегу озера, близ пологой полянки. Если бы эти пятна не меняли своих очертаний, ястребиный князь едва ли догадался бы, что перед ним живые существа. Правда, черный цвет, напоминающий о грачином и вороньем племени, отталкивал князя – он не любил этих ватажных птиц, издающих при его появлении громкие предупреждающие крики.

И хотя князь был с довольно полным, еще не просиженным зобом, нарастающий азарт и врожденное любопытство заставили его сняться с плавных беззаботных кругов и пролететь, таясь в тени деревьев, над вздыбленным берегом.

На красновато-атласных ветках, усыпанных плотными рубчатыми сережками, сидели тетерева. Своими размерами, опереньем и особой смирностью они напоминали домашних кур, которых ястребиный князь не раз когтил возле человеческого жилья.

Краснобровые косачи, распуская темные хвосты, булькали, шипели, чуфыкали, и с их белесых клювов стекала похожая на паутину рвущаяся слюна.

Рябенькие курочки сторожко сидели напротив своих ухажеров и изредка издавали мягкое утробное «ко-ко-ко». Однако и робкие ответные звуки необыкновенно воспламеняли самцов. Расщеперив изумрудные лоснящиеся шеи, косачи терлись о костистые ветви, томно журчали. Курочки, постепенно избавляясь от оцепенения, начинали кокетливо перебирать клювышками свои пестрые перья и медленно, словно помимо воли, приближаться к неистовым петухам, для которых сейчас ничего не существовало на свете, кроме древней самозабвенной песни. Косачи торопливо кланялись, приседали и выпрямлялись – они словно стряхивали остатки снега со своих перепоясанных белыми лентами крыльев и длинных хвостовых косиц после того, как чудом выпорхнули на божий свет из глубокого, уже начавшего затягиваться коркой сугроба.

– Ко-ко-ко! – нежно, словно деревенские несушки, ворковали курочки, не отдавая предпочтения никому из косачей. Курочек было значительно меньше. Ежась и замирая, они ждали, когда их выберет самый решительный и сильный.

– Чу-фышш! – пронзительным шипом исходили боровые красавцы, – Чу-фышш!..

Обессилев от ожидания, курочки стали сваливаться вниз, на утоптанную, в расцарапанных песочных кочах поляну.

Ухажеры, не мешкая, бросились следом, заходили важно и косолапо друг перед другом, заклекотали победно, наскакивая грудью на грудь. Посыпались пух и перья на жестоковатую, измельченную в труху прошлогоднюю траву, потекла кровь с набухших алых бровей.

Робкой девичьей стайкой курочки стояли в сторонке – они словно стыдились, что на весеннем «пятачке» из-за них завязалась такая куражливая, такая кровавая драка.

А ястребиный князь, примериваясь к добыче, скользил светлой тенью на фоне хвоистых крон. Он еще не знал, кого закогтит из этих мягкоперых птиц, но хорошо чувствовал, как заходится неудержимым боем его охотничье сердце. Ястребиный князь верил в свои силы и в свой неустрашимый азарт, способный умножить эти силы. Он не сомневался в надежности своих крючковатых когтей, из которых никогда не вырывались ни заяц, ни глухарь, ни отяжелевший по осени дупель. Конечно, ему было бы куда проще закогтить одну из пеструшек: курочки были гораздо меньше весом, и от них так приманчиво веяло пестрым пухом и врожденной покорностью. Но чем дольше летал князь, чем он зорче выцеливал разгорающимися глазами свою жертву, тем больше его раззадоривали и привлекали черные косачи, напоминающие ворон, с которыми не раз ему приходилось биться в красном лесу из-за нового гнездовья. И все же ястребиного князя сейчас вела не памятливая злобность и даже не потребность в пище – им, как это ни странно, руководила дремавшая до поры ревность самца к самцу. Примериваясь к добыче, он наконец-то высмотрел самого крупного, черного как смоль косача, безжалостно забивающего своих соперников и по-хозяйски разгуливающего по поляне…

Покачивая темными хвостовыми косицами, черныш-победитель уверенно приближался к ближней пеструшке, и курочка, заранее чувствуя тяжесть самца, уже жалась к исцарапанной свежими набродами земле, покорно распуская округлые крылья.

И тут словно снежный смерч взметнулся над поляной. Сдавленно вскрикнул смоляной красавец, не понявший, как смогло обрушиться на него, ломая сосновые сучья, тихое и безопасное небо. И вскоре, содрогнувшись, почувствовал, что корявые сучья, обрушившиеся вместе с небом и крепко сдавившие его с боков, сжимаются с особой, пронизывающей беспощадностью, выдающей живое и страшное существо…