Ястребы мира. Дневник русского посла

Партийная номенклатура жаждала раздела великой страны, мечтала стать полноценной и единовластной владычицей ее огромного наследства. Руководители ЦК партии союзных республик поощряли махровую русофобию. В Прибалтике на центральных улицах и площадях маршировали неонацисты, ветераны латышских, эстонских и литовских «Ваффен-СС». Горбачев метался, юлил, теряя контроль за властью и страной. Армия и верные присяге части МВД действовали по собственному усмотрению, на свой страх и риск, а осторожные чекисты сжигали секретные архивы. В Грузии, Армении и Азербайджане при прямом попустительстве партийных и государственных органов власти то и дело происходили захваты складов с оружием и постепенное вооружение все новых и новых отрядов боевиков. Через горные перевалы и тоннели это оружие везли на Северный Кавказ. Все шло к большой войне на юге России. Начальство уже созрело для преступления, а народ еще не был готов к наказанию.

Регулярные, но малопродуктивные посиделки Горбачева с Ельциным и другими руководителями республик Союза ССР подходили к логическому концу. Пора было подписывать Союзный договор — правовой документ, на основе которого можно было сохранить союзное государство при отказе от его прежней коммунистической идеологии. Его текст измусолили настолько, что непонятно было вообще, на чем будет держаться хрупкое единство «обновленного Советского Союза». Тем не менее мы надеялись, что это «хоть что-то» даст временной выигрыш сторонникам сохранения единой государственности.

Вечером 18 августа 1991 года я по просьбе Астафьева дописывал дома статью о нашей позиции по вопросу сохранения СССР. Как сейчас помню, она начиналась так: «То, о чем так долго говорили российские конституционные демократы, свершилось. Союзный договор подписан!» Но утром

19 августа все уже было не так. По телевизору показывали лишь балет «Лебединое озеро» и время от времени зачитывали текст обращения ГКЧП — Государственного комитета по чрезвычайному положению, созданного этой ночью группой высших руководителей СССР, заявивших о необходимости сохранения Союза. В Москву входили танки. Что с Ельциным, никто не знал. Вроде бы его видели у здания Верховного Совета. Говорили, что он зачитал с броневика текст какой-то прокламации. Другие утверждали, что он переоделся в женское платье и сбежал в Финляндию. В общем, весь этот переворот выглядел сущим фарсом.

Если бы в составе «путчистов» — членов ГКЧП — нашелся хоть один по-настоящему мужественный и последовательный человек, он бы не стал дразнить уставших от слабой власти людей вводом в столицу тяжелой военной техники. На самом деле никто всерьез и не верил в готовность ГКЧП применить ее против гражданского населения. А вот что нужно было сделать в первую очередь, так это, не дожидаясь утра, арестовать Ельцина и все более-менее дееспособное его окружение. Взять их тепленькими в постели и отправить в пижамах в Лефортовскую тюрьму. Отстранить от власти перепуганного Горбачева, глотавшего в крымском Форосе горсти валидола. Выступить с внятным призывом к нации, обратиться к ней за поддержкой действий власти по преодолению политического и экономического кризиса.

Да, общество желало как можно скорее избавиться от власти коммунистов, наивно полагая, что на смену им придет народная демократия, порядок и достаток. Тем не менее против уверенной в себе и авторитетной власти, имеющей четкий план вывода страны из смуты, ни один, даже самый отъявленный авантюрист, дергаться и бузить не стал бы. Но, как пел знаменитый русский бард Владимир Высоцкий, «настоящих буйных мало, вот и нету вожаков». Вместо того чтобы просчитать возможные и необходимые действия по наведению порядка, исправлению прежних ошибок, которые поставили СССР на край пропасти, ни на что не годные партийно-государственные трусы испугались собственной же тени.

В той ситуации, когда угроза уничтожения конституционного строя стала реальностью, любые шаги, вплоть до интернирования высших государственных руководителей СССР и РСФСР в лице Горбачева и Ельцина и нейтрализации наиболее агрессивных представителей их ближайшего окружения, не должны были считаться чрезмерными. Избирательное насилие, примененное к злостным врагам страны, даже если они и пробрались на высший этаж ее власти, было бы абсолютно оправданно. Никто бы не решился осудить крепких духом людей, взявших на себя всю ответственность за сохранение конституционного строя и гражданского мира, если бы их действия были последовательными, понятными народу и максимально жесткими в отношении конкретных высокопоставленных предателей и изменников.

Но в рядах руководства КПСС настоящих мужчин уже давно не было. Тех идейных коммунистов-романтиков, кто своим примером поднимал солдат в атаку, кто, будучи неисправимым идеалистом, действительно искренне верил в коммунистическую утопию и был готов отдать жизнь ради спасения Родины, в партийной номенклатуре Ельциных, Горбачевых и Шеварднадзе не значилось. Их задача была сохранить свою шкуру, они цеплялись за власть и подворовывали.