Ястребы востока

Высокий араб распрямился, словно собирался спорить с самим Саладином, но когда он прикинул, сколько курдских воинов в зале, и увидел, что его собственные головорезы отступили от него, улыбка горького презрения исказила его ястребиные черты. Отпустив рукоять клинка, он сложил руки на груди.

— Дай Бог! — объявил он с истинно восточным фатализмом.

Саладин кивнул в знак признательности, а потом махнул рукой, остановив одного из офицеров, который вышел вперед, чтобы связать шейха.

— Но я вижу, тут присутствует тот, кому ты, Нуреддин, должен много больше, — продолжал султан султанов. — Я слышал, что Кормак Фицжоффри был братом по оружию сиру Жерару. У тебя много долгов, Нуреддин. Но заплатить тебе придется один — Кормаку и его мечу.

Глаза араба неожиданно блеснули.

— А если я убью его, я буду свободен?

— Кто я такой, чтобы судить? — ни к кому конкретно не обращаясь, спросил Саладин. — Все будет так, как пожелает того Аллах! И не важно, будешь ли ты, Нуреддин убит, сражаясь с франком, или убьешь его, шнурок палача ждет тебя. Так что лучше для тебя будет погибнуть.

В ответ шейх схватился за рукоять своей сабли из слоновой кости. Голубые искры вспыхнули в глазах Кормака, и он громко взревел, словно раненный лев. Он ненавидел Саладина, как ненавидел всех курдов, которые в свою очередь ненавидели норманнов. Он приписал любезность султана его уважительному отношению к королю Ричарду и восточной хитрости, отказываясь верить, что дело тут в чести, а не в искушенной хитрости сарацинов. В предложении султана он видел всего лишь происки хитрого обманщика, который хотел стравить двух противников, а потом позлорадствовать. Кормак печально усмехнулся. Он не стал расспрашивать о том, что ждет его, если он выиграет поединок. Он не чувствовал благодарности к Саладину, лишь приглушенную ненависть.

Султан и воины отступили, очистив для противников пространство в центре комнаты. Нуреддин вышел вперед, стремительно надев простую круглую шапочку, связанную из стальных колец.

— Сейчас ты умрешь, назаретянин! — выкрикнув эти слова, он прыгнул вперед и напал на норманна с безрассудством, присущим только арабам. У Кормака не было щита. Он отразил удар сабли клинком, и нанес ответный удар. Нуреддин поймал тяжелый меч на свой баклер, и клинок северянина отскочил под углом. Араб вернул удар, нанеся его по шлему Кормака, а потом отскочил назад, на длину копья, чтобы избежать удара скандинавского меча.

Араб снова прыгнул вперед, и Кормак поймал его саблю на левое предплечье. Кольца кольчуги разлетелись, и во все стороны брызнула кровь, но почти в тот же самый момент скандинавский меч ударил по руке Нуреддина. Затрещали кости, и шейх полетел на пол. Воины ахнули, осознав всю тигриную силу удара ирландца.

Нуреддин оказался на ногах с такой скоростью, словно отскочил от пола. Со стороны могло показаться, что араб не пострадал. Его кольчуга была цела, клинок норманна не коснулся плоти, но удар оказался такой силы, что одно или даже несколько ребер араба сломались, словно гнилые прутики. И осознание того, что он не сможет долго противостоять могучему франку, наполнила сердце араба решимостью, забрать с собой в Вечность своего врага.

Кормак навис на Нуреддином, занеся клинок, но араб метнулся вперед с нечеловеческой быстротой. Он бросился вперед, словно кобра, и рубанул с нечеловеческой силой. Сабля со свистом под углом ударила по голове Кормака, и тот покачнулся, когда её острый край разрубил шлем и стальную вязанную шапочку, которую рыцарь носил под шлемом. Кровь моментально залила лицо франка, но он в ответ нанес удар со всей силы. Опять Нуреддин ловко блокировал удар своим баклером, но в этот раз не сумел подставить его под правильным углом, и тяжелый клинок северянина врезался в крошечный щит под прямым углом. Нуреддин упал на колени, и лицо его скривилось от боли. С упорством он вновь поднялся, стряхнув обломки щита со сломанной руки, он даже поднял саблю, пытаясь защититься. Но меч франка вновь обрушился на противника, раскроив череп араба на две половины.

Кормак поставил ногу на тело поверженного врага и, вывернув меч, вытащил его из мертвого тела. А потом его свирепый взгляд встретился с капризным взглядом Саладина.

— Ну, сарацин, я убил для тебя мятежника, — вызывающе объявил Кормак.

— И своего врага, — напомнил Саладин.

— Да, — безрадостно и свирепо усмехнулся Кормак. — Спасибо, хотя я знаю, что не из любви ко мне ты разрешил мне сразить этого араба. Давай положим этому конец, сарацин.

— Почему ты так ненавидишь меня, Кормак? — с любопытством поинтересовался султан.

Кормак зарычал.

— Почему я ненавижу своих врагов? Ты не более, чем еще один разбойник. Ты обманул Ричарда и остальных благородными речами и прекрасными делами, но меня ты не обманешь. Ты пытаешься выиграть словами, там, где не смог одержать победу силой.