Ястребы востока

Среди них был один, который отличался от всех прочих. Он сидел за столом, пригубляя вино из огромного кубка, и глаза пирующих постоянно останавливались на нем. Среди этих высоких сынов пустыни и гор рост его не казался особенно выдающимся, хотя в нем было больше шести футов. Но в ширину и толщину он казался гигантом. Его плечи были куда шире, руки и ноги — массивнее, чем у любого другого воина здесь.

Его кольчужный капюшон был откинут на спину, открывая львиную голову и мощную жилистую шею. Несмотря на то, что он загорел на солнце, его лицо не было таким темным, как у тех, кто его окружал, а глаза его, словно синие вулканы — непрестанно тлели, подпитываемые внутренним пламенем гнева. Подстриженные под прямым углом черные волосы львиной гривой обрамляли низкий, широкий лоб.

Он ел и пил, не обращая внимания на бросаемые на него вопросительные взгляды. Не то, чтобы кто-то оспаривал его право находиться на пиру в Баб-эль-Шайтан, это логово было открыто для всех беглецов и изгнанников. И этот франк был Кормаком Фицжоффри, — изгоем, преследуемым собственным народом. Бывший крестоносец с ног до головы был прикрыт мелкоячеистой кольчугой. Тяжелый меч висел на его бедре, а ромбовидный щит с ухмыляющимся черепом в центре, лежал на скамье за его спиной рядом с большим шлемом без забрала. В Баб-эль-Шайтан не было притворного этикета. Здешние обитатели всегда ходили вооруженные до зубов, и никто не ставил под вопрос право другого обедать с мечом в руке.

За едой Кормак в открытую рассматривал своих соседей. Поистине Баб-эль-Шайтан был убежищем для исчадий ада, последним приютом для мужчин настолько отчаянных и жестоких, что весь остальной мир в ужасе их отверг. Кормак среди дикарей был своим; в родной Ирландии ему доводилось сиживать с варварами на собраниях вождей и якшаться с разбойниками с холмов. Но наружность дикого зверя и крайняя бесчеловечность некоторых из этих мужчин поразила даже свирепого ирландского воина.

Здесь, к примеру, был один лур, волосатый как обезьяна, рвавший куски полусырого мяса желтыми волчьими клыками. Кадра Мухаммад, так его звали, и Кормак невольно задумался, может ли такое существо иметь человеческую душу. Или тот мохнатый курд рядом с ним, чья губа, превращенная ударом меча в вечный оскал, обнажала зубы, подобные клыкам кабана. Без сомнения, в этих людях не было божественной искры, лишь беспощадная и бездушная натура той мрачной земли, что взрастила их. Глаза, дикие и жестокие, как у волков, свирепо посверкивают сквозь жидкие пряди спутанных волос, волосатые руки бессознательно сжимают рукояти ножей, даже тогда, когда их владельцы жадно едят и пьют.

Кормак изучающе глядел на рядовых членов банды — тех, кому превосходство в уме или военные навыки помогли добиться высокого доверия их страшного заправилы, Скола Абдура, Мясника. У каждого на счету было множество темных и кровавых историй. Здесь был тот худой перс с шелковистым голосом, смертоносными глазами и маленькой красивой головой, напоминавшей голову пантеры, — Надир Тус, однажды взлетевший высоко, как эмир, под покровительством шаха Харезмии. Или турок-сельджук в посеребренной короткой кольчуге, остроконечном шлеме и с украшенным драгоценными каменьями ятаганом — Кай Шах. Он когда-то служил Саладину, и пользовался большим почетом. Поговаривали, что шрам, украшавший угол его челюсти, оставил ему меч Ричарда Львиное Сердце в великой битве у стен Яффы. Или жилистый высокий араб с орлиным лицом — Юсеф Эль Мекру. Он был когда-то великим шейхом в Йемене и однажды возглавил восстание против самого султана.

Но во главе стола, за которым сидел Кормак, находился человек с прошлым до того необычайным и фантастичным, что на его фоне меркли истории всех остальных. Тисолино ди Строцца, торговец, капитан венецианских боевых кораблей, крестоносец, пират, разбойник — кровавый след, тянущийся за этим человеком, стал причиной его нынешнего положения изгнанника. Ди Строцца был высоким, худым человеком угрюмого вида с крючковатым носом с тонкими ноздрями и хищным взглядом. Его броня, сейчас затертая и потускневшая, была дорогостоящей венецианской работы, а рукоять длинного узкого меча когда-то украшали самоцветы. Неприкаянная душа, подумал Кормак, глядя на венецианца, чьи темные глаза непрерывно бегали, а худая рука снова и снова поднималась, чтобы подкрутить кончики тонких усиков.

Взор Кормака блуждал и по другим вождям — диким разбойникам, рожденным для кровавого ремесла грабежей и убийств. У всех у них прошлое также было довольно темным. Он знал их в лицо или по репутации — Коджар Мирза, мускулистый курд, Шалмар Кхор, высокий чванливый черкес, и Юсус Зер, отступник из Грузии, который носил полдюжины ножей за поясом.