ЯТ

Сон снился странный. Нам снилось… поле. Не физическое, как форма существования материи, и не футбольное. Сельскохозяйственное. Бывшее пшеничное. Сжатое – кое-где как бы гигантскими пальцами, убранное – местами до полного исчезновения, скошенное – в том числе и немного на сторону, справа налево; невысокая стерня… И два тонких колоска посреди него. Волки, рычущие вокруг, то ли охрандряющие, то ли ищучищие повода и выбирающие момент, чтобы напасть… Сама напасть в виде лёгкого филолетового (отдающего филологией, филантропией, одновременно мимолётного и летнего) тумана, клубящегося над полем… И над всем – парящие, постепенно испаряющиеся полностью, стервятники. Может быть, потому, что ни одной стервы в округе не наблюдалось, и они скучали среди кучевых облаков? Между куч кучевых облаков…

Утром мы поделились послесонными впечатлениями, и пришли к выводу, что символизм сна от нас весьма далёк. И слишком примитивен, чтобы рассаматривать его всерьёз: что волки могут сделать колоскам? Съесть не съедят – разве растопчут ненароком. Кстати, где у местных волков ненарок? Надо при встрече спросить Гида.

Мы решили, что сон не о нас. И не про нас – в смысле не для нас. Просто кто-то хотел, чтобы мы так подумали, что сон о нас и про нас – хотя на самом деле не pro, a contra, то бишь против. А мы возьмём и не подумаем. Специально. Назло. И мало того, что не подумаем: будем делать всё, чтобы ничего подобного не случилось. Si vis pacem, para bellum: если хочешь мира – готовься к войне. И наоборот: si vis bellum, para pacem.

А может, и совсем наоборот, но больше на эту тему распространяться не хотелось. Хотелось есть. Я, правда, вспомнил ещё per aspera ad astra – «через тернии – к звёздам» и, перевернув её, подумал, что иногда бывает и наоборот: «через звёзды – к терниям», но к чему оно и когда так бывает, додумывать не стал.

Мы с Томом решили так: если нас хотели вывести из себя, то этим хотелям можно только посочувствовать – мы и так находились не в себе: от увиденного на Ярмарке мы перешли в совершенно иное, совершенное состояние, позволившее нам взглянуть на себя со стороны.

Но и другие стороны действительности мы научились – так, сразу, внечувственно – рассматривать под иными углами зрения и созрения. Здесь не оставалось места ни презрению, ни перезрению, ни подозрению, ни недозрению, а только надзрению, сверхзрению, ультразрению, а заодно и инфразрению. Не говоря уже о внутризрении, суперзрении, гиперзрении – это само собой разумеется.

Такие состояния многократно описывались многими авторами, но я ещё раз убедился, что собственный опыт и ощущения разительно отличаются от чужого описания.

– Позавтракаем в местном ресторане? – предложил Том.

– Для того они и предназначены, – согласился я, – поддержим им коммерцию. Такое поведение жильцов обычно нравится персоналу.

Гостиничный ресторан не особенно, но поразил нас, показал себя намного лучше тех пригостиничных ресторанов, которые мне приходилось видеть. А тем более тех, где я завтракал, обедал или ужинал. Описывать, что именно мы въели, я не стану – хотя бы потому, что не помню: мы с Томом нарушали известную поговорку «когда я ем – я глух и нем», продолжая обсуждать план противодействия запугиванию. И вообще я считаю, что после Гиляровского на ресторанную тему распространяться нет смысла.{ Прим. автора: в отличие от своего героя я Гиляровского не читал и потому ни согласиться с ним, ни, тем паче, отрицать его мнение, не могу.}

Выйдя из ресторана, мы встретили Гида, который, ожидая на улице, деликатно не прерывал момента нашего насыщения. Сквозь стеклянные стены он прекрасно видел сидящих в ресторане, но лишь увидев нас выходящими, поспешил навстречу.

– Будем искать дальше? – спросил он.

– Подальше положишь – поближе возьмёшь, – прошипел толстячок, неторопливо выходщий следом за нами из ресторана и с увлечением ковыряющийся в зубах. Он притиснул нас в дверях так, что я чуть не упал, а буква «я» из слова «выходящий» так-таки и выпала.

Мы покосились на него, но ничего не сказали. Да он и не ждал ответа: не оставанавливаясь – он шёл, переваливаясь с боку на бок – он свернул за уггл (очень острый угол) и исчез вместе с ним. Я так и понял, что уггл он просто-напросто принёс с собой и установил не так давно. Ждал нас? Странный дядька: я его не видел в гостинице. А он меня? Или опять какая-то ошибка? Не спросить ли Гида?

Но Том опередил меня: он рассказывал историю со сном.

Гид нахмурился:

– Я же вас предупроеждал про это. И ждал, чтобы спросить: как спалось?

– Спалось-то неплохо, только странная действительность снилась, – вспомнив Стругацких, процитировал я.

– Это не действительность, и даже не реальность, и не сюрреальность. Скорее, символ виртуальности: что могло быть, если бы ничего не было?

– Смешно слышать, – бросил я. Гид не согласился:

– Смешно, когда смех смешивают. Но вы же его не купили. Я постараюсь выяснить, кто хочет помешать вам.

– Да кто – тот, кто украл мой смысл жизни! – выпалил Том.