ЯТ

“Интересно, – подумал я. – Каков потенциал одной шутки, сколько в ней заложено единиц хохота или смеха – хихиканек? Кстати, чем измерять смех, каковы единицы исмехрения: хиханьки да хаханьки? В одной хаханьке сто хиханек? И сколько народа может над ней посмеяться до тех пор, пока шутка перестанет быть смешной – когда её смехопотенциал израсходуется?”

И потом сам себе ответил, что для разных шуток смехопотенциал разный, но на Ярмарке, наверное, должны существовать приборы – или люди – которые точно определяют этот потенциал, и потому чётко знают, какая шутка более ценная и сколько она стоит. Вот бы таких в шоу-бизнес! – подумал я, но потом подумал ещё раз, и понял, что в шоу-бизнесе другие законы и честное определение там никому не нужно. А всё потому, что множество людей утеряли чувство прекрасного, разучились понимать, что хорошо, а что плохо – зря Маяковский старался, расписывал – и жуют любую жвачку, которую им подсунут, вместо того, чтобы выплюнуть.

Подтверждением того, что смех неотрывен от юмора, в магазинчике продавались и разнообразные чувства юмора, отличаясь по размеру и качеству. Одно, больше всего запомнившееся, смахивало на суетливого осьминожка, легко перебирающего всеми конечностями. Выглядел он очень элегантно, хотя несколько суетливо. Или суетно?

– Почему оно такое? – спросил я.

– Юмор – очень тонкая вещь. К ней надо прикасаться очень бережно.

– К кому – к ней?

– К вещи.

– А к юмору?

– Именно его я и имел в виду.

– То есть к юмору – к нему?

– Если хотите, можно сказать и так: к нему надо прикасаться очень бережно.

– Ну, хорошо, теперь я согласен, – уступил я, но тут же задал следующий вопрос:

– А нестандартная радость, значит, здесь не продаётся?

– М-мда, бывает, бывает. Но – очень редко.

Разговоры на отвелчённые – отведённые влево и немного закрученные при отведении – темы несколько расшатали меня, и я столько же раз шатнул гловой из стороны в сторону – чтобы она меньше кружилась, я доже одно «о» из неё убрал, ведь оно так похоже на круг..

После чего уставился на стоящие по ранжиру пустые коробаночки из непонятного материала – как ряд слоников на комодепиано: мал-мала-меньше.

– Что это? – вопрос прозвучал не просто стандартно, но и привычно, как «который час?». И потому продавец охотно ответил:

– Пустые надежды.

Я вспомнил стеклянные банки в приёмном пункте и хмыкнул: а тут почему-то непрозрачные. Или так проявляется степень ясности для постороннего? Одно дело, если человек надеется на что-то ясное и понятное – такое, что все видят и понимают, а другое дело, если надежду трудно понять с первого взгляда, да ещё без объяснений: на что именно человек надеется?

Некоторые выглядели очень красиво: бока коробаночек то радужно переливались на солнце, то мерцали инеистым сиянием, то красочно пузырились мыльной пеной, то подрагивали желеобразно, испуская в пространство волны света; то змеились причудливыми спиралями, завораживая взгляд…

– Интересно, на что похожи несбывшиеся надежды? – поинтересовался я.

– Вы можете увидеть их сами, – произнёс продавец, снимая что-то с полки и подавая мне.

Я заглянул внутрь. Гм, несбывшиеся… А выглядят довольно привлекательно… Может, потому и не сбылись? А почему несбывшиеся?

– Ах, извините, – продавец взял коробочку из моих рук, – это не то, что вы спрашвали… Это – несбываемые.

– Не забываемые?

– Нет, несбываемые: не можем их сбыть… А несбывшиеся… я и забыл: их просто нет.

– Просчто нет? Прос…сколько? Про сто? В смысле – за сто? Не дорого ли?

– Нет. Просто нет. Попросту. В смысле вообще нет.

– А в частности? – решил доуточнить я.

– Вы меня не так поняли. Несбывшиеся потому и несбывшиеся, что они не сбылись. Их нет. Должны были быть, сбыться, но – нет, не получилось.

– По-моему, – протянул я, – несбывшиеся и несбываемые – одно и то же. Во всяком случае, для вас. Для кого-то они не сбылись, то есть не осуществились, а для вас – не сбылись, потому что вы не можете их продать.

– Нет, – возразил продавец, – главное в том, что для нас они есть, а для покупателя их нет.

– Понятно, – проговоробмотал я, чуть кривя от истины: понятно мне ничуть не стало.

– А ещё есть нереализуемые возможности, – показал продавец.

Я посмотрел.

– Очень похоже на несбывшиеся надежды, – сказал я. Впрочем, недостаточно уверенно.

– Что вы! Посмотрите внимательнее, – вежливо возмутился продавец. – Надежды и возможности суть абсолютно разные вещи. Другое дело, что человек часто принимает надежды за возможности. Однако хотеть не значит мочь. А тем более надеяться и в то же время мочь.

– Прежде чем хотеть, надо уметь, – пробормотал я.

– Совершенно с вами, – согласился продавец.

Я процитировал по-латыни:

– Ubi nil vales, ibi nil velis – там, где ты ничего не можешь, ты не должен ничего хотеть.

– Если бы было так, – вздохнул продавец. – Чаще работает другая формула: не могу, но хочу.

– «Так выпьем же за то, чтобы наши желания всегда совпадали с нашими возможностями!» – процитировал я классику кинематографа.

– Это шутка, – вторично вздохнул продавец – похоже, тем же самым вздохом, что только что.

Глава 12. Заветы и ответы