ЯТ

Они быстро поладили и разошлись, весьма довольные друг другом, а больше – сами собой.

Офени продолжали надрываться:

– Кому негодный народ свободный?

– Почему негодный? – спросил я офеню, остановив его.

– Работать не хочет, – пожал он плечами.

Я заглянул в лукошко. Среди бесформенной многорукой и мноогогоголовой массы, ревевшей тоненькими голосками не то «Хлеба и зрелищ!», не то «Хлебай и ешь!», не то «Х…(неразборчиво) и режь!», переползали ещё более бесформенные существа, по внешнему виду – паразиты: они присасывались то в одном, то в другом месте, делали несколько судорожных глотательных и хватательных движений и заметно распухали.

– Это кто? – спросил я.

– Чиновники, – кивнул офеня.

– А убрать их нельзя?

– Пробовали. Ничего не берёт: ни революция, ни эволюция. Тут действует неизвестно сложный закон природы. Вот, посмотрите, – он удалил пинцетом одного чиновника, с видимой брезгливостью размазав по стенке корзинки. Затем выдернул что-то сильнее всего кричащее из массы народа и посадил на место удалённого чиновника. И я с удивлением увидел, как выдернутое худосочное существо незамедлительно потеряло первоначальную форму, раздулось, и принялось точно так же переползывать по народной массе, попискивая и присасываясь время от времени то в одном, то в другом месте.

– Закон природы, – повторил разносчик.

Продолжая наблюдать, я заметил среди относительно спокойных чиновников мечущихся существ бледного вида с длинными и не очень длинными жгутиками, которыми они бичевали, хлестали, жгли чиновников. Но те ударов будто не замечали.

– Ого! А это кто? – спросил я, чувствуя, что мои глаза вылезают на лоб, помогая друг другу. – Паразиты паразитов?

– Юмористы, – махнул рукой разносчик, – сатирики. Жил когда-то один мощнейший – Салтыков-Щедрин его звали. И что же? Сколько он ни старался, ни бичевал – всё впустую. Всё повторяется вновь и вновь.

– Не читают, наверное? – посочувствовал я офене.

– Может, и читают, – вздохнул он, – да не думают.

– Скажите, пожалуйста, – обратился я к офене, – почему вы продаёте народ возле лужи? Кто-нибудь из тех, – я кивнул на лужу, – хоть раз интересовался?

– Да ну! – скривился офеня. – Им народ не нужен. Они своим заняты. По горло или по уши, кто как.

– Почему же вы продаёте здесь?

– Случайно забрёл, – хитро сощурился офеня. – А может, кто купит? – и пошёл дальше, затянув:

– Кому опасное правительство красное? Кому ошалелое правительство белое? Кому корявое правительство правое? Кому склизкое правительство центристское? Кому реакционное правительство коалиционное? Кому новое правительство дубовое?

– Скажите, а дуб морёный? – услышал я, как кто-то остановил офеню.

– А как же! – обрадовался тот покупателю. – Конечно, морёный. И клопомором морили, и мухомором обрабатывали, и в море кидали – и в Чёрное, и в Белое, и в Красное, и в Жёлтое…

– И моримолью? – робко спросил покупатель.

– Ещё бы! Посмотри, какие заморыши! – и офеня достал из лотка полную горсть чего-то мелкого.

– А морковью? – чувствовалось, что покупатель сам дока по правительственной части. Такому палец в рот не положишь – сам возьмёт.

– И мороженым, – кивнул офеня. – Морды, морды-то какие!.. Ты только посмортри! Мортира меньше…

– Морды не главное, – пробормортал покупатель, но всё-таки согласился: – Мордовороты будь здоров.

– Вороты, – передразнил офеня, впрочем, беззлобно, – не вороты, а парадные двери. Из зала в зал переходить. Не двери – звери! Звенят. Звонком прямой связи. С гербом на ряшке.

– Морока… – протянул покупатель, и офеня спохватился, поняв, что потянул не туда, где-то переборщщил:

– Морозцем трахнешь – и забирай.

– Февральским? – с надеждой спросил покупатель.

– Февральским?! – снова почему-то рассердился офеня. – Сойдут и октябрьские.

– Какие там морозы, – скривился покупатель, – утренники одни. Ну, ночники иногда. Ночные вазы… Ночь, улица, фонарь… Под глазом.

– Сначала утренники, а потом – дискотека. Из пулемётных дисков. Кружа-атся диски…

– А мораль? – не отставал покупатель.

– Мораль отдельно… – расстроился офеня. Он понял, что покупателю товар с кондачка не всучить, и попытался уговорить:

– Ну, посуди сам, какая мораль? Морок один… Морсом если угостить? Мопрмышки иногда попрыгивают, кикиморы попадаются, изморось…

– Измором взять хочешь? – усмехнулся мужичонка. Он почти вышел из роли покупателя, и теперь копался в сумке, примеряя новую личину.

– Что ты, что ты, господь с тобою! – замахал на него руками офеня. – Не захочешь – не бери!

– Нет уж, возьму – если скинешь.

– Сам скидывай! – снова озлился офеня. – Я тебе его на шею не сажал! Сначала бери, потом скидывай.

– Ну, ладно, уладим. Договоримся, – не найдя новой личины, мужичонка вновь нацепил старую и продолжил торговаться.

– Договоришься… с вором, – продурчал офеня, впрочем, достаточно беззлобно, прикидываясь дурачком. – Договоришься тут…

– Ну, пойдём там договариваться, – указал уда-то в сторону мужичонка.

И они ушли, продолжая о чём-то спорить. До меня донеслось ещё однло, полурасслышаннлое, смутнло пронлотевшее мимо:

– А переморот будет?