ЯТ

– Нам повезло! – он нажимал кнопки на селекторе. – Буйство фантазии! Срочно на выезд! – Он назвал адрес и выдал ещё несколько распоряжений. – Редчайший случай! На моей практике – впервые! Я встречитал о нём только в литературных истошниках!

Он мечтательно прикрыл глаза:

– Придётся повозиться! Но как же это интересно! Надо бы поехать самому, но – обход!

К такому врачу я сразу почувствовал доверие.

Он откинулся на спинку кресла и негромко пропел:

– Гипоталамус игитур!..

– Гиппопотамус… – пробубнил Том себе под нос. Я шикнул на него – тоже очень тихо, а громко сказал:

– Скажите, можно нам немножко ознакомиться с вашим Госпиталем, до обследования моего друга?

– Я возьму вас с собой, сейчас плановый обход, – согласился главный врач, – вы мне не помешаете.

– Да, скажите, а как с эпидемией дурных примеров?

– Эпидемия идёт на убыль, – серьёзно кивнул он. – Причём сама, заметьте, сама! А всё профилактика!

– А в чём же дело? Мы за всё время пребывания ни одного дурного примера не встретили.

Он покачал головой:

– Вам жутко повезло. Дурные примеры обладают большой заразительной силой. Кстати, вам нужно срочно сделать прививки!

– А у нас иммунитет, – спокойно ответил Том.

– А-а-а… у вас твёрдая точка зрения? – обрадовался главврач. Он пощупал у меня и Тома где-то за ушами и у висков, поводил пальцами перед глазами и успокоился: – Да, вам эпидемия не грозит. Тогда пойдёмте, посмотрите.

– Чего это он? – шёпотом спросил Том, едва врач прошёл вперёд и мы локально остались одни, двигаясь следом.

– Проверял прочность точки зрения, – пояснил Гид.

– А как же панталыко?

– Ну, это встроенное, а то – портативное, носимое. От той легче отказаться.

«Действительно, – подумал я, – сойди с плетёнки – и ты без точки зрения».

Мы надели белые халаты, белые шапочки и стали похожи если не на настоящих врачей, то на врачей-практикантов – наверняканто.

У двери первой палаты, куда мы зашли, висела табличка: «Болезненные самолюбия». Это обещало многое: я давно хотел… но мы уже вошли, и моё желание осталось за дверью.

Палата выглядела большой, но казалась тесной. Она была переполностью заставлена кроватями и соединённой с ними аппаратурой. Видимо, к размещёнию больных здесь применяли старинные подходы, которые установили между кроватями и аппаратурой. В стиле барокко.

К каждому самолюбию применялся особый метод лечения – судя по разнообразному виду приборов.

Первым нам бросилась в глаза – к счастью, в переносном смысле – гора на гровати, то есть кора на кровати, то есть кора на гровати, тьфу! – гора на кровати. Горой лежало гипертрофированное, раздутое самолюбие, с которого что-то беспрерывно капало – не то сало, не то мало, не то само, не то любие. Абсолюбно не то.

Его лечили усиленным спецмассажем: здоровенный санитар в ежовых рукавицах делал растирающие и поколачивающие движения. Эффект проявлялся при взгляде невооружённым глазом: ооно заметно худело.

На другой кровати находилось уязвлённое самолюбие, язвочки на котором напоминали мелкие красные цветочки бойкой лжи – не она ли его уязвила? Хорошо, что мы ничего из лжи не купили.

Этого мазали нежнейшей белоснежнейшей мазью.

Рядом беспрерывно визжало ущемлённое самолюбие. Его расщемляли приспособлением, похожим на огромную деревянную прищепку обратного действия.

– А почему дерево? – спросил Том. – Неужели нет более современных материалов?

– Мы применяем всё экологически чистое.

Увидели мы и обыкновенное болезненное самолюбие, к которому санитары боялись не то что притронуться, а и дышать на него. Оно так и лежало под стеклянным колпаком.

– Его совсем недавно доставили, – пояснил главврач, – мы не успели применить к нему никакого способа лечения.

– Так вы лечите не людей, а болезни? – спросил удивлённо Том, оглядывая палату.

– Да, пришлось вернуться к старой методике, – согласился врач. – Чаще проще вылечить болезнь, чем человека. Но и людей лечим. Мы смотрим, кого или что легче вылечить. Иногда человеку достаточно показать его болезнь, убедить, что болен не он, а, к примеру, его самолюбие – тогда он начинает выздоравливать сам… Кстати, рядом, через стенку, вы можете пронаблюдать подобный процесс – человек борется со своим самолюбием. Но только через перископ, пожалуйста! Никакого постороннего влияния!

Мы приникли к глазкам перископа.

Человек сражался со своим гипертрофированным самолюбием – правда, чуть меньшим того, которое мы только что увидели.

Самолюбие присосалось к нему намертво. Он пытался оторвать, отодрать его, но безуспешно: оно вновь и вновь присасывалось, будто бы под действием электростатического или магнитного поля. Издали борьба напоминала битву с осьминогом, каковой в натуре я никогда не видел, но представить мог вполне отчётливо, вследствие богатого воображения. А теперь я увидел её воочию, и при случае смогу рассказать любому желающему во всех подробностях.

– Лучше бы оно было гиператрофированным, – произнёс Том.

– Далеко не лучше, – возразил врач. – Самолюбие должен иметь каждый человек, иначе он превращается в тютю, тряпку, а то и во что-нибудь похуже.

– А что ещё нужно иметь каждому нормальному человеку?