Боль прошла почти в один момент, ее заменило приятное ощущение медленного стягивания кожи. Он лежал в темноте на одной из по-новому выглядящих улиц, прямо посередине дороги, между двух совершенно одинаковых высоких черных нообразований по сторонам. Уши были словно забиты ватой, никакой посторонний шум не нарушал установившейся тишины, точно это был совет прислушаться к себе самому. Скуратов сел и оглянулся вокруг, источников света не было, но он мог видеть на небольшие расстояния, шагов на десять проглядывалась рассеянная серость, дальше стояла тьма. Одежды на нем не было, тело стало дряблым, кожа обвисла, к тому же приобрела в прозрачности; натянув ее на руке, Скуратов видел, как под ней быстро двигались маленькие черные точки. Сжимаясь в кулак, пальцы встречали небольшое сопротивление, хватая и упуская между пальцев влажную и податливую субстанцию. Еще он понял, что больше не дышит, в этом не было необходимости.
Навстречу ему на дорогу из темноты вышел мужчина. Тяжелая, загребающая походка, голова повисла на груди, неловко вскидываясь при ходьбе. Скуратов поспешил к нему, но ноги теперь мало годились для быстрой ходьбы или тем более бега, сильно дрожали и подгинались, возможность ими пользоваться как будто понемногу покидала Скуратова. Он пошел наперерез этому пришельцу, так же загребая несуществующую дорожную пыль и корректируя направление, чтобы тот не ускользнул в темноту.
Приблизившись к мужчине на расстояние вытянутой руки, он схватил его за плечо и остановил, дернув на себя. Мужчина был на удивление легкий и сразу подчинился его воле. Кожа на его голове была совсем прозрачная, и Скуратов видел под ней шишковатый череп, по которому ползали те же черные насекомые, что он видел и у себя. Пришелец теперь стоял на месте и выглядел изъеденным какой-то страшной болезнью, местами практически до дыр. Он медленно поднял голову и безучастно посмотрел на Скуратова.
Несмотря на прилагаемые усилия, Скуратов не мог выдавить ни слова, язык совсем не слушался, лежа во рту мертвым зверьком, сам рот открывался мучительно медленно. Скуратов вопросительно кивнул головой, спрашивая незнакомца сразу обо всем: и где он, и что тут происходит? Он попытался сделать это как только мог дружелюбней, стараясь не выглядеть враждебно, то есть с усилием добавил страшную в своей неуместности улыбку. Мужчина на улыбку не ответил, так же неторопливо развел руки в стороны, ладонями вверх, как бы не понимая, чем он может помочь мальчику и что он может добавить к происходящему вокруг. Действительно, Скуратов даже устыдился, что втянул в этот странный диалог случайного прохожего, который к тому же явно нездоров, но, не видя иных вариантов действия, вопросительно кивнул еще раз. Теперь мальчик выглядел еще более агрессивно, потому что улыбка на бледном лице Скуратова медленно закатывалась, очевидно разрушая те его черты, которые можно назвать приятными. Голова пришельца упала обратно на грудь, он очень долго поднимал руку, которая потом в секунду упала вниз, как бы рубя воздух. Скуратов вспомнил: так обычно делает их сосед, который, каждый вечер выгуливая собаку у пруда, с кем-то ругается по телефону, крича одно на всех "на хуй иди".
Они с минуту стояли рядом, чуть раскачиваясь, как два больных дерева, но так как добавить им было нечего, пошли по дороге каждый в свою сторону, удаляясь друг от друга с взаимным недоверием. Через пару минут Скуратов обернулся -- там была только непроницаемая темнота.
По вечерам он любил смотреть кабельные каналы, показывающие документальные фильмы про дикую природу. Особенно ему нравились выпуски про подводный мир, где отважные люди спускались в глубины океанов и морей в аквалангах и парили там, в толще воды, изредка взмахивая своими неполноценными крыльями. Сейчас Скуратов ощущал себя одним из них.
Хотя на расстоянии нескольких шагов видно было неплохо, мальчик все равно шел выставив перед собой руки и точно на ощупь. Он разводил руками в стороны липкое невидимое вещество, которым, очевидно, наполнено тут все кругом, но оно все равно окутывало его влажным одеялом. Маленький участок пространства, который открывался ему для обозрения, почти не менялся, это был кусок идеально ровной дороги под ногами и немного разреженной поверх нее темноты. Время от времени по дороге пробегала дрожь и следом шла маленькая волна складки. Скуратов очень хотел кричать. Наверное, чтобы попытаться разбить это единение тишины и мрака. Он стоял открыв свой безгубый рот, отчаянно стараясь выдавить из себя звук и не понимая, получается это у него или нет.