Явление

Когда Толя ещё учился в пятом классе, отец привез из деревни бабу Аню – совсем немощная она стала и пришлось забрать её к себе. Толю любила она больше всех, но только часто путала с сыном – называла Гришкой. Иногда баба Аня и отец переругивались и, прислушавшись, Толя понял, что отец недоволен тем, что бабуля всё замаливает какой-то грех. Приоткрыв как-то раз её ящик, Толя нашёл в самом дальнем углу маленькую медную иконку с облупившейся от времени глазурью. Пытался Толя выведать у бабушки эту тайну, но она только ласково гладила его по голове и называла ангелом. Но однажды, перепутав Толю с сыном, она стала причитать:

– Простил ли Бог братца моего Кольку? Всё из-за того нерусского комиссара, что подначил братца в раскулачке участвовать. Выгонят ссыльных, и старых, и малых на улицу на мороз, посадят на ссыльную телегу, а сами ихний погребок растащат и кутят потом до утра. Последних выселяли Петровых, а у них слепая Пелагея приживалкой жила, колдовством владела, заговоры знала. Вот схватил её наш Колька и потащил в телегу, а она, хоть не знала и не видела нашего Кольку, как закричит не своим голосом: «Проклинаю тебя Николка и весь твой род!». Замёрзла она, сказывали люди, в дороге. А за нами в деревне так прозвище и прицепилось – «проклятые». Говорила я ему: «Пелагею то зачем?», а он в ответ: «А куда её девать было?». Кольку комиссар этот в район перевёл завскладом, повесили недобрые люди на него недостачу, в лагерь упекли, там и сгинул дурачок – брёвнами завалило. Молюсь я и за него и за всех нас с тех пор.

Напугался Толя тогда из-за этого рассказа, но никому ничего не сказал. Впрочем, баба Аня и не такое рассказывала. По её словам, когда она ещё была девчонкой произошёл в её деревне страшный случай: бабка Харланчиха превратилась в свинью, которая подкопала забор у соседей через три дома, залезла во двор и съела младенца, которого оставили в люльке под навесом. Свинью забили, но шамать это мясо никто бы не осмелился, поэтому и закопали её куда подальше. А Харланчиха через несколько дней объявилась вся побитая и болела потом очень долго, но сказать ей в лицо, что о ней думают – побоялись.

К сожалению, так и не удалось расспросить бабу Аню про революцию, она каждый раз уходила от ответа, только однажды, когда ей уж совсем надоели эти вопросы, она ответила: «Кто головы рубит – тот и власть».

А с Аркашей же такое дело приключилось. Получил он на экзамене тройку. Савельев задал ему уточняющий вопрос: чем была вызвана необходимость усиления идейно-политической работы после окончания Великой отечественной войны? Аркаша наговорил много – это он умел, но главного не сказал. Побывав во многих городах и столицах Европы, солдаты увидели другую жизнь и, вернувшись домой, развязали языки. И партия «развернула беспощадную критику всех и всяческих проявлений низкопоклонства и раболепия перед Западом и его капиталистической культурой». Странным показался Анатолию Григорьевичу правильный ответ даже в то советское время, ведь эти солдаты были победителями. Наверное, это был отголосок на вопрос про пирамиду Маслоу. Анатолий Григорьевич потом уже вспомнил, как разбирая вещи отца после похорон, нашел в толстой пачке поздравительных открыток несколько старых немецких открыток с погашенными марками и красивым готическим текстом, написанным перьевой ручкой. На лицевой стороне открыток были цветные фотографии красивого городка с красными черепичными крышами, утопающими в зелени на склонах небольших гор, местами идиллическую картину протыкали острые шпили строгих кирпичных костёлов. Странно, отец никогда не показывал эти открытки, никогда не хвалился, какие сказочные места ему довелось увидеть в конце войны. И этот красивый, явно женский почерк – чей он? Жаль, что открытки потерялись, теперь стало интересно, что за тайна была в тех строках на немецком языке. И о воспоминаниях отца о войне Анатолий Григорьевич узнал только после его смерти – от матери. Призвали отца в конце 1944 года. Уже в полку в первые дни службы во время сна у него украли винтовку. В то время за потерю оружия грозил военный трибунал, может даже расстрел. Командир, тоже деревенский, старик по тем временам, чуть за сорок лет, прикрыл отца – когда побежала пехота в наступление, то он взял винтовку у убитого солдата и сунул её отцу. А в Австрии их рота заняла небольшую железнодорожную станцию и в одном из вагонов обнаружили ящики с коньяком. Один ящик успели умыкнуть, пока не приехал полковой денщик и не опечатал вагон для отправки в Москву. И, наверное, прав был отец, что не рассказывал тогда пацанам о войне – не поняли бы.

А в разгар перестройки, когда уже почти на любую тему стало можно говорить, Анатолий Григорьевич спросил у Аркадия:

– Аркаша, а почему евреи – самая умная нация?