Явление Ктулху

Не полагалось в качестве соперника. Зато в качестве фотографа, который мог за приемлемую цену создать каталог Мишиных работ, я был желанным гостем. Так что Мишин интерес ко мне был понятен. Мой к Мише — тоже. Успешно работающие художники в наши дни редкость, мне, во всяком случае, попадались одни неудачники, с которых, понятное дело, взятки гладки. Был свой интерес и у Кати — сравнить двух ухажёров и выбрать лучшего. Она имела право выбирать, поскольку была хорошенькой и в меру умненькой — чудесное сочетание для девушки двадцати двух лет.

—▫Можешь звать меня Лориэль,— разрешила она мне при знакомстве.

—▫А ты меня — Мерлином,— не без ехидства предложил я.

—▫Это рыба такая?▫— с простодушной улыбкой поинтересовалась Катя.

—▫Рыба — мерлан. И ещё — марлин. А Мерлин — маг, сподвижник короля Артура,— сообщил я.

Со временем всё стало на свои места. Я звал её Катей, Катериной, Китти и просто Кэт. Она меня — Серёжей, Сергеем, Сержем, Серым, Серым волком, а когда гневалась — Волчарой позорным. Хотя ничего особо позорного я отродясь не совершал. А уж если и было что во дни золотого детства, то Кэт об этом точно не знала.

Она преподавала рисунок в младших классах и временно, в связи с нехваткой учителей,— физкультуру. Помимо этого Катя была ещё классным руководителем, благодаря чему мы и познакомились. Приехав в её школу в качестве фотографа, я сразу положил глаз на симпатичную классную даму, щеголявшую в узких джинсах, алом шарфике и белой кофточке, не слишком скрывавших очень и очень убедительные формы. Особую пикантность её внешности придавала затейливая прическа, подчёркивавшая высокую шею и делавшая Катино лицо каким-то призывно-обнажённым. Катин имидж был её собственным, очень недурным изобретением, и я не удивился, когда на третьем или четвёртом свидании она сказала, что намеревается, доработав год, уйти из школы и устроиться парикмахером в модном салоне. А потом… О планах на будущее она ни в тот раз, ни в следующие не распространялась, но дала понять, что они есть и со временем непременно будут претворены в жизнь. И это понятно — работа учителя ни в одну лузу не катит — об него нынче разве что ленивый ноги не вытирает. А с её данными в школе только мазохист прозябать станет. Да и то не всякий…

Естественно, Катина внешность должна была привлечь Михаила, и, увидев среди висящих на стенах холстов и картонов её портрет, я вынужден был признать, что рисует он здорово. Портрет был сделан «а‑ля Кустодиев». Катя в топике заменила пышнотелую купчиху, фон был отредактирован соответствующим образом, и только кот остался прежним — умильным кустодиевским Васькой.

Две стены занимали полутораметровые картоны, составлявшие серию «Знаки зодиака». Написанные яркими акриловыми красками, они предназначались, по-видимому, для какого-то кабака, но не были приняты заказчиком. Или Михаил не успел сдать выполненную работу, и пьянка по этому поводу ещё предстоит. Сегодня он созвал гостей, чтобы обмыть сдачу заказа владельцу «Гамбурга» — «ресторационного зала при гостинице с одноимённым названием». «Гамбург», по словам Михаила, был поганым заказом, и праздновали мы вовсе не завершение цикла гениальных картин, а избавление хозяина дома от «проклятого гамбургского ига» — необходимости писать пейзажи славного немецкого города, в котором он никогда не был, по фотографиям.

Пару эскизов для «Гамбурга» я углядел среди картонов, поставленных у стен «большой мастерской», и они не произвели на меня особого впечатления. Зато тут же были весьма любопытные эскизы, иллюстрирующие легенды Древней Греции. Сам бы я об этом не догадался, но Катя упоминала, что Михаил хочет получить заказ на панно для ресторана то ли «Аргонавты», то ли «Золотое руно» — название в памяти отложилось как-то неотчётливо. На одном картоне был летящий под надутым прямоугольным парусом корабль, стремящийся проскользнуть между двумя утёсами — Симплегадами, надо думать,— сдвигающимися скалами. На другом — герой в античных доспехах, подкрадывавшийся к спящему возле дерева дракону, а на третьем… На нём была изображена прикованная к скале Андромеда, к которой подбирается вылезшее из моря крокодилообразное чудище.

По-моему, спасший Андромеду Персей не имел к аргонавтам никакого отношения, но не это было главным. И не то что Андромеда была соблазнительно голой — Рубенс тоже полагал, что если уж скармливать чудищу девку, то без одежды — зачем добро переводить? Главным для меня было то, что голая Андромеда была вылитой Катей. То есть голой я её не видел, но когда мы ездили в Солнечное, купальник на ней был такой крохотный, что дофантазировать оставалось совсем немного. И очень бы мне хотелось думать, что Михаил, так же как и я, дофантазировал то, чего не было явлено его взору. Однако сдаётся мне…

Некоторое время я во все глаза пялился на грациозную, высокогрудую Андромеду, голову которой украшала грива светло-золотых волос. Удлинённый овал лица, круглый подбородок с ямочкой, широко расставленные серо-голубые глаза и полные, жаждущие поцелуев губы. Она, чёрт возьми, Катька!