Язва

— Не ходить туда! Не ходить туда! — бормотал Глопа в трансе, он отвратительно трусил. — Человек-медицина, ночь. Бездна Тьмы! Не…

Катаясь по гигантским пыльным плитам, тварь случайно задела плитку, очевидно, покрытую звучащим слоем. И на фоне его беспорядочных воплей поплыла странная гармоничная мелодия. Она была торжественней глубокой ночи, раздирающей, она рассказывала о безграничном отчаянии, о безграничной покорности судьбе, о невероятном отвращении, все это — на тему сверхчеловеческой гордости. Как будто эти ноты разбудили все горные эхо, и необъятная скорбь заполнила своды, словно сами пещеры издавали погребальный стон. Казалось, что кто-то, навсегда плененный мраком, уже отчаялся увидеть свет, к которому он пробирался века, обдирая ногти о камни, кто-то еще наполовину живой, который не мог простить другим, что они живут… И все эти хрипы, крики, эти смутные проклятия соединились и затихли в одном необъятном рыдании. Напуганные лавиной звуков, спутники Валерана вскочили и побежали вперед. Валеран пошел за ними.

Ночь снаружи была абсолютно темной. Это не было метеорологическим явлением, это было естественное состояние. Портик был окружен снаружи скользким карнизом, на него падал единственный бледный и робкий луч света, пробивавшийся неизвестно откуда. И это было все, что оставалось от реального осязаемого мира: снаружи начинался кошмар.

Три или четыре плоскости накладывались там одна на другую. Самая близкая из чудовищного хаоса водяных растений, набухавших, грязных — это было нечто вроде леса, океана колеблющихся водорослей. Воздух был таким плотным, будто составлял одно целое с этой липкой массой, и было невозможно понять, на поверхности или в глубине колыхались эти гигантские водоросли-мешочницы, эти клодофоры пятнадцати метров высоты, эти колеблющиеся стены антероморфов цвета черных изумрудов, эти пунцовые полисифонии. Все эти растения жили своей таинственной жизнью, и она не имела ничего общего с жизнью на Земле. Это был застывший мир, пространство с точно определенными размерами. Создавалось впечатление, будто находишься на краю бездны, а эти растения уходят корнями в невидимый берег, над которым нет ничего, кроме безграничного ужаса…

Вода же вокруг водорослей была, кажется, частью уже второй плоскости — тоже реальной и ощутимой, несмотря ни на что! Она казалась пластической массой, светящейся всеми цветами радуги, но с преобладанием черного. И в то же время это было скоплением фосфоресцирующей протоплазмы, это была пена первобытного океана, заселенного невероятными чудовищами. Когда глаза привыкали к этому мраку, можно было различить множество разнообразных слоев и оттенков в этой массе. Первая плоскость вырисовывалась предельно ясно — со своим липким мраком в форме спирали матовой черноты, похожей на гигантский столб, расширяющийся внизу, в его основание вписывался весь окрестный пейзаж. Основание это состояло из какой-то неописуемой и немыслимой субстанции, которую обостренное восприятие Валерана оценило как постоянную и нематериальную, плотоядную, и в то же время, более мертвую, чем сама смерть. И пока масса водорослей ритмично колебалась, инертная, приводимая в движение чем-то вроде вдоха, глубокого всасывания, черный столб вращался с немыслимой скоростью…

Было во всем этом нечто такое, что существовало на заре сотворения мира, в бездне времен, и никакой человеческий язык не смог бы это выразить…

Что-то похожее на узкую тропу или мостик вырисовывалось в первобытном болоте. По обе стороны вздымались дрожащие щупальца морских звезд и гигантских диатомей.

— Ну, что ж, — сказал Валеран, бездумно повторяя священную формулу рискованных предприятий, — пошли, ребята.

Животины застонали, разнюнились, попятились назад. Он с удовольствием бросил бы их здесь, но Валеран дорожил спасенными антибиотиками и питанием. В конце концов он снова направил на них свое оружие, и они тронулись дальше. Темные силуэты выступали из протеиновой массы. Трудно было понять, существовало все это в действительности или нет. Сущностью этого мира был всемогущий страх.

Не успели они сделать несколько шагов, как ужас наступил. Должно быть, между плоскостями существовали границы. Нечто вынырнуло прямо перед путниками. С омерзительным запахом, щелкая огромными перепонками, темная масса пересекла пространство перед ними, потом рухнула, превратившись в целый холм студенистой массы — липкий хаос с вибрирующими щупальцами. Глопины придворные были сметены начисто, а сам он угодил в эту массу головой. И только Валеран, оставшийся на ногах, в то время, как сине-зеленая масса приближалась волнообразными движениями, разрядил по ней свой дезинтегратор с присущей ему яростью…

Ему послышалось эхо.

Потом послышался смех — сухой и легкий.

Потом…

— О! Так это не вы! — сказал посеребренный голос, полный разочарования.