Язверь (СИ)

— Допустим, — Фонтан раскачивался на каблуках, перемещая тяжесть тела с пяток на мыски и обратно. — Какой он любовник, я знаю. Не соврала. Вот если бы ты соврала, значит, что-то скрываешь и совесть твоя нечиста.

Фонтан был так близок к истине, что задай он провокационный вопрос, Гера сразу бы раскрыла все карты. Но от повел себя по-другому.

— Послушай, — он погладил ее по руке как животное, которое хотят приручить, — ты видела Вадика крайней. Наверняка что-то приметила. Может, мимо кто-то прошел или показался тебе подозрительным?

— Рядом не было никого, кроме парней из охраны.

— Допустим, — Фонтан снова задумался, краем глаза приглядывая за ней. Было заметно, что он ей не верит. — Так ты пришла, чтобы Вадика навестить? Так его полюбила?

— Ну, в общем… Мы же вместе учились.

— Ладно, соска, идем.

Перед Фонтаном открылась дверь, и они двинулись по коридору в отдельную палату. По пути Гера заметила, что в просторном холле лежат пациенты, и что у каждой кровати есть капельница. За столом возле входа дежурил врач. Медсестра ставила капельницу старику, который не подавал признаков жизни.

Геру подтолкнули в прибранную, отремонтированную палату с работающим телевизором на стене. Справа стояла кровать, в которой грузно, с провисом, спал Вадик.

— Вот твой любовник, соска. Не комплексуй.

Гера понимала, что нужно реагировать на происходящее: кинуться к Вадику на грудь, рыдать, а лучше биться в истерике. Но она не двинулась с места.

Фонтан по-отечески обнял ее и вежливо пропустил вперед.

— Видишь, что эта тварь сделала с сыном?

— Вижу, — она словно остолбенела.

Вадика было по-человечески жалко: глаза, нос и рот утонули в синюшном отеке, руки покоились в гипсе на надежном каркасе. Правая нога устойчиво застыла в воздухе, придерживаемая тонким тросом с противовесом. Напрасно она вспоминала, когда успела так его отходить.

— Знаешь, что я сделаю с той тварью? — шепнул ей на ухо Фонтан.

— Н-нет…

— Сдеру с него кожу и буду отрезать по кусочку мясо… и тут же при нем зажаривать. Чтобы он видел все, тварь, чтобы он все видел! — Фонтан сжал кулак, демонстрируя, что ни одна особь не избежит правосудия. А под конец подытожил: — Значит так, соска, если это ты его… хм… я тебя из-под земли достану.

Гера быстро выскользнула из-под пристального взгляда Фонтана; больше незачем здесь находиться. Ей вообще ни к чему было являться в больницу, только осложнила свое положение.

Возле выхода из больничного корпуса кто-то схватил ее за руку.

— Стой. Нужно поговорить.

Это был первый лемург, которого она видела не в зеркале. Красивые вытянутые глаза, будто специально подведенные карандашом. Приятная, подобная леопарду физиономия. Блестящая шерстка. Она с первого взгляда влюбилась в него.

— Прости, что тебя напугал. И тогда, возле аптеки.

— Я приняла вас за…

— Сумасшедшего? Понимаю. Ты же видишь меня, как лемурга?

— Вы очень… — она покраснела.

— Давай «на ты», хорошо?

Переходить «на ты» с человеком, в которого внезапно влюбилась, все равно что сблизиться с ним. За последствия она бы не поручилась.

— Как мне тебя называть?

— Никита.

— Гера.

Мы пожали друг другу мохнатые лапы и рассмеялись.

— Вдвоем как-то радостнее быть лемургами, не находишь?

Нечего и возражать. Он действительно милый: инопланетный странник в кошачьем обличье, нежное божество, которому хочется поклоняться.

Никита пригласил ее в ресторан Останкинской телебашни, чтобы показать Москву лемургов. Оказалось, что лемурги не только иначе друг друга видят, они, как сложно выразился Никита, «…способны по-новому впитать реальность, открывая невидимые грани Вселенной». Он не стал уточнять, как выглядят эти «грани» с его точки зрения, предоставив Гере право самой сделать выводы, ведь что может быть лучше свежего взгляда на вещи.

Она зажмурилась.

— Тебя ожидает сюрприз, — предупредил он, — не подсматривай.

Кончиками пальцев она чувствовала дрожание его теплой ладони. От него исходил мощный поток импульсов ожидания, или ей это только казалось?

Гера знала, что впереди панорамное стекло, а за ним — головокружительный городской пейзаж. Она даже представила, как он может отсюда выглядеть: крыши домов, улицы, поток транспорта — автомобили, фургоны, грузовики, спешащие из одной точки пространства в другую. Похожий пейзаж открывался с колеса обозрения «Москва-850», только там не было так высоко.

— Можешь смотреть.

Сперва она не увидела тех самых «граней», о которых Никита говорил с восторженностью, несвойственной зашоренному горожанину. Детали терялись в дымке автомобильного смога. И все-таки взгляд вскоре настроился на восприятие другой реальности; из хитросплетения улиц сложилось, как складывается в калейдоскопе, нечто нездешнее и для Москвы нехарактерное.