Языческий алтарь

На следующий день он провел с Григорием несколько часов, попивая чай, фантазируя об иных мирах и кидая в Манхаттан дротики. Вечером он достал из чемодана маску Телонии и при помощи Сони прикрепил к ней резинку. Затем он снова завернул маску в платок, положил в сумку и отправился к сутенеру.

Сперва он ошибся домом и попался на глаза консьержке. Наконец, он нашел подсмотренную накануне квартиру, пренебрег лифтом и медленно поднялся по лестнице, чтобы успеть поразмышлять и успокоиться. Третий этаж. Средняя дверь. Надпись на медной табличке: «Альбер К. Ратавэн, эксперт». Решительный, короткий звонок. Пятнадцать секунд. Шаги по ковру.

– Кто там? – спросил подозрительный голос через глазок.

– Телеграмма!

– Подсуньте под дверь.

– Вам надо расписаться.

Длительное молчание. Мягкие шаги удалились. Эфраим дал эксперту двадцать секунд на то, чтобы засунуть за ремень пистолет и вернуться, и мысленно начал считать. Девятнадцать, двадцать, двадцать одна… Отодвигание засова, поворот ключа в замке, скрип приоткрывающейся двери. Мсье Альбер едва успел прошептать: «Потише, моя матушка…» – и опрокинулся навзничь, словно его снес несущийся поезд. Или словно его обезглавили. Но это был не поезд, не гильотина, а всего лишь резко распахнутая дверь, ударившая его в лоб.

Эфраим бросился внутрь квартиры, схватил своего недруга за ворот, разоружил его и приволок в гостиную. Знал ли он в точности, что нужно сделать? Да, у него вызрел план. Но события не подчиняются замыслам, потому что рождаются не из замыслов, а одно из другого, так что последние в серии событий происходят из причин, которых в начале цепочки вообще не существовало.

Начать с того, что юный Эфраим не ожидал, что в кресле посередине гостиной будет спать старушка в коричневом халате поверх ночной сорочки. Ноги ее покоились на жаровне. Тощая, со сморщенным личиком, она ничем не напоминала могучую безмятежную Лиз с лунообразным лицом. Правда, под морщинистыми веками спящей неустанно двигались глазные яблоки, совсем как у кухарки Высокого дома, когда та засыпала днем у печи и видела сны.

В комнате было тепло и мирно. У окна с белыми занавесками дремал на жердочке попугайчик. В камине тлела половина толстого полена. Нарцисс давал себе слово, что найдет виновника гибели Телонии и посчитается с ним. А теперь, когда он с ним поговорил, когда дотронулся до него, он уже сожалел, что сюда явился.

– Те, кто приходит ко мне без приглашения, всегда плохо заканчивают, – пробубнил мсье Альбер, пришедший в чувство и пытавшийся остановить пальцем кровь, обильно текшую у него из ноздри.

Эфраим вынул из сумки маску, приложил ее себе к лицу и завязал на затылке резинки. Теперь он был посланником, представителем Телонии, уполномоченным действовать от имени мертвой.

– Ваша мать знает о ваших занятиях? – спросил он бесцветным голосом, указывая на старушку.

– Я тебя знаю! Это ты увел у нас ту девчонку, не помню уже, как ее звали.

Эфраим пришел унизить сутенера, поставить его на колени, принудить вымаливать у маски прощение. Теперь, с опозданием, он понимал, что инсценировка глупа и что любой диалог будет излишним, как излишня сама их встреча. С палачами не вступают в спор.

Альбер, сидя на ковре, запрокинул голову, чтобы унять кровотечение. При этом он уже ухмылялся и даже глухо угрожал. Молодой мститель лишился терпения. Он с отвращением осознал, что не контролирует положение и все потеряет, если не положит ему конец. Тогда он схватил кочергу и ударил ею подлеца по затылку – ударил всего раз, без сильного замаха.

Старушка всхрапнула и завозилась, однако не открыла глаз. Попугайчик очнулся и остался в выжидательной позе, с растерянным взглядом. Эфраим снял маску, надел ее на проходимца, затянул резинку у него под волосами и на прощанье погладил гипс кончиками пальцев. Потом подтащил бездыханное тело к камину и бросил на угли, маской вперед.

Предварительный эпилог

Г-н Альбер К. Ратавэн не умер. Он получил ожоги уха и шеи, лишился одного глаза, но от иска отказался, заявив, что правосудию не должно быть до него дела. Готовя месть, он взялся за старое и дотянулся своими щупальцами до других городов. Эфраим несколько месяцев провел у русских друзей. Исполняя при Григории роль сиделки, он нарисовал несколько оперных костюмов, которые Соня сочла достойными носить ее собственную подпись.

В Коль-де-Варез Арман продолжал бросать вызов медицинской науке и играть вечерами на аккордеоне. Элиана и Бобетта мечтали организовать новый бал. Старый Жардр плохо спал и много курил. Однажды ночью ему пригрезилось, будто он заплутался в горах под холодным, ослепляющим дождем. Внезапно перед его носом вырос забор фермы Влада-барышника. Он опустил противовесы на воротах и въехал на двуколке по замерзшей колее на широкий двор, решив найти хозяина. Он заметил его в глубине пустой конюшни, сидящего на табурете рядом с безмолвной старухой Лиз. У их ног стоял чан с человеческими черепами и короб, из которого торчали длинные косы.

– Ты явился вовремя: в твоей колоде как раз не осталось карт.