Языческий алтарь

На следующий день после победы главные силы Северного экспедиционного корпуса стали отходить, выполняя план эвакуации. Их заменяли подразделения Легиона. Такой поспешный уход с позиций, захваченных накануне, показался бойцам безумием. В роте Бенито, где погибло тридцать человек и было около сотни раненых, в отступление отказывались верить до последней минуты. Еще больше их изумляло то, что солдат везли в грузовиках в деревни Ромбаксфьорда, где сажали небольшими группами на пуфферы, норвежские рыбачьи баркасы, на них доставляли на миноносец «Эрроу», а уже с него – на теплоходы, ждавшие в открытом море. Англичанам хватило по крайней мере ума реквизировать двухтрубный «Ормонд» – старого трудягу с Восточной пассажирской линии, и «Монарха Бермуд» – шикарный плавучий отель довоенной поры с Бермудских островов.

Всего за десять часов в навевающем бессонницу летнем свете Крайнего Севера, рассеивающем ночь, но удерживающем кошмары, с берега забрали тысячи людей. Что это было, реальность или бред? Зачем понадобилась такая спешка? Сосед Бенито по каюте, вступивший в Сопротивление с первого часа его существования (имя его я утаю) написал молодой жене в воскресенье девятого мая такие слова, предвещавшие скорую катастрофу: «Вывозят только людей. Все имущество оставили на берегу и сожгли. Ближе к истине было бы назвать это бегством, уверяю тебя. Мы больше не видели личных вещей, оставшихся на базе погрузки. Так были утрачены, помимо прочего, отснятые и ждавшие проявки пленки. Исчез и мой фотоаппарат, лежавший в вещмешке. Повсюду свирепствовало воровство».

В беспорядке отплытия Эфраим потерял свой бортовой журнал и письмо от Элианы, которым дорожил едва ли не больше, чем своим туалетным набором. Размышляя об этой поспешной погрузке, больше похожей на разгром, хотя разгромлен был неприятель, он находил единственное объяснение: невзирая на бодрые донесения, Франция находилась в угрожающем положении и срочно отзывала стрелков, чтобы отправить их на фронт.

Трудно вообразить что-то более причудливое, чем возвращение грязных, заросших, шумных, изнуренных солдат на теплоходе миллиардеров. В зависимости от характера, одни злились на роскошь, другие испытывали отвращение, третьи горечь. С другой стороны, они возвращались на родину, они выжили и скоро должны были увидеть то, что было для них важно: кто родителей, кто невесту, кто собаку, кто родную улицу. Пока что они, наконец, могли вымыться с мылом, побриться перед зеркалом больше игральной карты, немного привести себя в порядок и предаться воспоминаниям. Кормежка превосходила все ожидания: консервированная крольчатина, шпинат, ананасы, апельсины, смородиновый джем, горячий чай и пудинг – квинтэссенция английской цивилизации; подавал все это персонал, привыкший обслуживать американских банкиров и элегантных леди.

Когда солдаты из одного взвода сходились в курилке, обалдевшие от роскоши, какую видели разве что в кино, в фильмах с белыми телефонами и помпейскими ваннами, они только молча переглядывались или перебрасывались, нежась в кожаных креслах, репликами вроде: «Ну, что, Сокдело, ты все еще скучаешь по высоте 409?» или «Господин лейтенант, нам здесь рыть снег для ночевки?» Эфраим поднимался на верхнюю палубу, любовался морем и гадал, скоро ли увидит Элиану, Бобетту, Эмильена и старика Армана.

На стоянке в Глазго на корабль явился на новеньких костылях Леруи. Он едва пришел в себя, сбросил десять килограммов, но все-таки попросил, чтобы его репатриировали вместе со стрелками, а не оставляли в госпитале в Англии. Увидев, что он прячет под шинелью бинты и остался прежним насмешником, однополчане устроили ему овацию. Эфраиму он был симпатичен.

В последние часы плавания солдаты услышали по радио, что Италия объявила войну Франции и что жители пограничных районов Альп подлежат эвакуации. Все сходились в мнении, что дела совсем плохи. Раз Муссолини позволил себе низкую месть труса, то это значит, что немецкие танки не удалось остановить.

Билетерша

Большая часть французского экспедиционного корпуса высадилась в Бресте, где для его приема ничего не было подготовлено. Теплоход с частью 14-го батальона был отправлен в Лорьян. Он причалил на рассвете 14 июня, в тот самый час, когда первые немецкие танки вошли в Париж через ворота Ла-Шапель. Столица была объявлена открытым городом. Воцарился хаос.

Эфраим узнал о поражении, сидя в кафе. Он пил пиво в обществе своего друга Леруи, прислонившего к столику белые деревянные костыли, и капрала Сокдело, ценного товарища, умевшего управлять любым экипажем с мотором, от спортивного автомобиля до боевого танка. Внезапно все узнали, что произошло худшее. Париж захвачен! Париж оккупирован! По Елисейским полям идут немецкие танки!

– Вот дерьмо! – выругался Леруи. – Выходит, я зря потерял ногу!

– Не думай об одном себе, – сказал Сокдело. – У меня, к примеру, брат в Биланкуре.