Языческий лорд

Датчане по-прежнему желали покорить юг, а саксы мечтали отвоевать север, но вот уже десять лет мы жили в угрюмом спокойствии. Я хотел бы нарушить этот мир, повести армию на север, в Беббанбург, но ни Мерсия, ни Уэссекс не дали бы мне людей, так что мне тоже приходилось сохранять мир.

А теперь его нарушил Кнут.

Он знал, что мы придем. Он расставил разведчиков наблюдать за всеми трактами, ведущими с юга, а мы не соблюдали осторожность.

Обычно, когда мы скакали в сторону этой пустынной границы, мы высылали вперед собственных разведчиков, а теперь ехали смело, держась римской дороги, зная, что Кнут ждет. И он ждал.

Тамворсиг был построен к северу от реки Тейм. Кнут встретился с нами к югу от нее и хотел внушить страх, потому что с ним было более двух сотен воинов, стоящих в стене из щитов поперек дороги.

Его знамя с изображением боевого топора, разрубающего христианский крест, развевалось в центре строя, а сам Кнут в сверкающей кольчуге и темно-коричневом меховом плаще на плечах, с блестящим на руках золотом, ожидал верхом в нескольких шагах впереди.

Я остановил своих людей и подъехал к нему один.

Кнут тоже поскакал в мою сторону.

Мы придержали лошадей на расстоянии копья. И посмотрели друг на друга.

Шлем обрамлял его худое лицо. Бледная кожа выглядела как будто растянутой, а его губы, обычно с такой легкостью растягивающиеся в улыбку, были мрачно сжаты.

Он выглядел старше, чем я его помнил, и когда я заглянул в его серые глаза, меня поразила мысль, что если Кнут Ранульфсон хочет осуществить мечту всей своей жизни, то он должен поторопиться.

Мы смотрели друг на друга, и лил дождь. Откуда-то с ясеней слетел ворон, и я гадал, что это может предвещать.

— Ярл Кнут, — я нарушил молчание первым.

— Лорд Утред, — ответил он. Его лошадь, серый жеребец, дернулась в сторону, и он похлопал ее по шее рукой в перчатке, чтобы успокоить. — Я вызвал тебя, и ты пришел, как испуганный ребенок.

— Хочешь обменяться оскорблениями? — спросил я его. — Ты, рожденный женщиной, ложившейся с любым, кто поманит пальцем?

Он некоторое время молчал. Слева от меня, наполовину скрытая за деревьями, под этим унылым летним дождем несла свои холодные воды река. В прохладе воздуха по реке медленно хлопали крыльями два лебедя. Я притронулся к молоту на своей шее, надеясь, что это было хорошим предзнаменованием.

— Где она? — наконец спросил Кнут.

— Если бы я знал, кто она, — сказал я, — я бы тебе ответил.

Он посмотрел мне за спину, туда, где ждали мои люди.

— Ты ее не привез, — уныло произнес он.

— Ты собираешься говорить загадками? — спросил я. — Тогда ответь на одну. Четыре цветочка, четыре столбика, две закорючки и одна завитушка.

— Осторожней, — произнес он.

— Это коза, — объяснил я, — четыре соска, четыре ноги, два рога и хвост. Это простая загадка, а твои сложные.

Он уставился на меня.

— Две недели назад, — сказал он, — это знамя находилось в моих землях, — он показал на мой флаг.

— Я не посылал его и не приносил, — заявил я.

— Семьдесят человек, как мне сказали, — он не обратил внимания на мои слова, — а они направлялись в Букестанес.

— Я был там, но много лет назад.

— Они забрали мою жену, сына и дочь.

Я вытаращился на него. Он говорил ровным тоном, но выражение его лица было злобным и вызывающим.

— Я слышал, что у тебя есть сын, — произнес я.

— Его зовут Кнут Кнутсон, и ты захватил его вместе с матерью и сестрой.

— Я этого не делал, — твердо заявил я. Первая жена Кнута умерла много лет назад, как и его дети, но я слышал, что он снова женился. Это было удивительно.

Люди ждали, что Кнут женится по расчету, ради земли, богатого приданого или альянса, но по слухам, его новая жена была простой крестьянской девушкой.

О ней говорили как о необыкновенной красавице, и она подарила ему двух детей, мальчика и девочку. Конечно, у него были и другие дети, бастарды, но новая жена дала ему то, чего он желал больше всего на свете — наследника.

— Сколько лет твоему сыну? — спросил я.

— Шесть лет и семь месяцев.

— А почему он был в Букенстанесе? — спросил я. — Узнать свое будущее?

— Жена взяла его, чтобы увидеться с колдуньей, — объяснил Кнут.

— Она жива? — изумленно спросил я. Колдунья была уже такой древней, когда я с ней встречался, что я считал, что она давно умерла.

— Молись, чтобы моя жена и дети были живы, — отрезал Кнут, — и им не причинили вреда.

— Я ничего не знаю о твоей жене и детях.

— Их забрали твои люди! — прорычал он. — Это было твое знамя! Он дотронулся рукой в перчатке до рукояти прославленного меча, Ледяной Злобы.

— Верни их мне, — сказал он, — или я отдам твою женщину своим воинам, а когда они с ней закончат, я сдеру с нее кожу, медленно, и пошлю тебе, чтобы ты сделал себе накидку на седло.

Я повернулся в седле.

— Утред! Подойди!

Мой сын пришпорил коня. Он остановился подле меня, посмотрел на Кнута, а потом вновь на меня.

— Слезай с лошади, — приказал я, — и подойди к стремени ярла Кнута.

Утред мгновение колебался, а потом выскользнул из седла. Я наклонился, чтобы взять его жеребца под уздцы.