Языческий лорд

В ночи пылали корабли. Гейрмунд увидит отсветы на западном небосклоне и поймет, что все изменилось. Его гонцы поедут на восток к Кнуту, рассказав ему, что его флот обратился в золу, а дочь мертва, и что Утред Беббанбургский выступил на запад.

А значит, смерть вот-вот начнет свой танец.

И на следующее утро, когда солнце по-прежнему закрывали пятна дыма, мы отправились на север.

Двести шестьдесят девять воинов выехали из Глевекестра.

И одна воительница. Этельфлед настояла, что будет нас сопровождать, а когда Этельфлед на чем-то настаивала, ее не смогли бы переубедить и все боги Асгарда. Я пытался. С таким же успехом я мог попробовать остановить бурю, пёрнув в ее сторону.

Мы взяли с собой и Фригг с сыном, дочерью с торчащими остатками волос и слугами. И еще с нами шли десятка два мальчишек, чтобы присматривать за запасными лошадьми. Одним из них был Этельстан, старший сын короля Эдуарда, но не его наследник.

Я настоял на том, чтобы оставить его под присмотром Меревала и епископа Вульфхеда в безопасности за римскими стенами Глевекестра, но когда мы проехали пятнадцать миль, увидел, как он скачет по лугу на серой лошади, нагоняя другого мальчишку.

— Ты! — зарычал я, и он развернул своего жеребца, направив его в мою сторону.

— Господин? — спросил он с невинным видом.

— Я приказал тебе остаться в Глевекестре, — рявкнул я.

— Так я и сделал, господин, — почтительно ответил он. — Я всегда тебе подчиняюсь.

— Мне следовало бы отлупить тебя до крови, мелкий лживый глупец.

— Но ты ведь не сказал, сколько времени я должен там оставаться, господин, — неодобрительно заметил он, — вот я и остался на несколько минут, а потом последовал за тобой. Но я ведь тебя послушался и остался.

— И что скажет твой отец, когда ты умрешь? — спросил я. — Отвечай, выродок.

Он сделал вид, что обдумывает ответ, а потом посмотрел на меня с самым невинным выражением лица, какое только мог изобразить.

— Вероятно, поблагодарит тебя, господин. Бастарды доставляют одни хлопоты.

Этельфлед рассмеялась, а я с трудом не последовал ее примеру.

— Ты доставляешь жуткие хлопоты, — сказал я ему. — А теперь уйди с глаз долой, пока я тебе башку не проломил.

— Да, господин, — ухмыльнулся он, — и спасибо, господин, — он развернул лошадь и поскакал обратно к друзьям.

Этельфлед улыбнулась.

— У него есть сила духа.

— Сила духа, которая сведет его в могилу, — заявил я, — но, может, это и не важно. Мы все обречены.

— Разве?

— Двести шестьдесят девять воинов и одна женщина, а у Кнута три или четыре тысячи. Сама то как думаешь?

— Я думаю, что никто не живет вечно.

И по какой-то причине я вспомнил про Исеульт, королеву теней, рожденную в темноте и наделенную даром пророчества, или так она утверждала, а еще она сказала, что Альфред даст мне власть и я верну свой дом на севере, а моя женщина будет золотой, и я поведу армии, что потрясут землю своим размером и мощью.

Двести шестьдесят девять воинов. Я засмеялся.

— Ты смеешься, потому что я умру? — спросила Этельфлед.

— Потому что почти не одно пророчество не сбылось, — ответил я.

— Какое пророчество?

— Мне было обещано, что твой отец даст мне власть, что я отобью Беббанбург и поведу армии, что покроют тенью всю землю, и что семь королей умрут. И всё ложь.

— Мой отец дал тебе власть.

— Дал, — согласился я, — а потом забрал. Он ее мне одолжил. Я был собакой, а он держал в руках поводок.

— И ты вернешь себе Беббанбург, — заявила она.

— Я пытался и из этого ничего не вышло.

— И ты снова попытаешься, — уверенно произнесла она.

— Если выживу.

— Если выживешь, — согласилась она, — а так оно и будет.

— А семь королей?

— Мы узнаем, кто они, когда они умрут.

Те воины, что покинули меня в Фагранфорде, снова вернулись. Со времени моего отъезда они служили Этельфлед, но один за одним подходили ко мне и еще раз присягали в верности. Он были пристыжены. Ситрик, запинаясь, пытался дать объяснения, но я его оборвал:

— Ты испугался.

— Испугался?

— Что отправишься в ад.

— Епископ сказал, что мы будем навеки прокляты, и наши дети тоже. А Элсвит сказала… — он замолк.

Элсвит была шлюхой, причем хорошей, в которую влюбился Ситрик и вопреки моему совету женился на ней. Вышло так, что он оказался прав, а я нет, потому что этот брак был счастливым, но в ту цену, что заплатил Ситрику, входило и то, что ему пришлось стать христианином и, похоже, христианином, что боялся жены так же сильно, как и адского огня.

— А теперь? — спросил я.

— Теперь, господин?

— Ты уверен, что теперь тебя не проклянут? Ты снова мне служишь.

Он коротко улыбнулся.

— Теперь напуган епископ, господин.

— Он и должен испугаться, — заявил я. — Датчане заставят его сожрать его собственные яйца, а потом вывернут его наизнанку и не будут торопиться.

— Он отпустил нам грехи, господин, — он запнулся, — и сказал, что мы не будем обречены на муки, если последуем за тобой.

Я рассмеялся в ответ на эти слова и похлопал его по спине.

— Я рад, что ты здесь, Ситрик. Ты мне нужен.

— Господин, — вот всё, что он мог сказать.