Язычник

— Ты наверно помнишь… Слая? — Прищурясь, посмотрел на парня генерал.

— Наркоман? — Уточнил Алексей.

— Да. Наркоман. — Кивнул Алмазов и открыл папку. — Селиванов Игорь Игоревич, 1975 года рождения. Не работающий. Судим неоднократно, за приобретение, хранение, употребление и сбыт наркотиков. Кличка Слай. За последнее преступление находился в федеральном розыске.

— И что? Мне сказали, что дело по нему закрыли. — Непонимающе уставился Алексей на генерала.

— Что значит, «закрыли»? — Усмехнулся Алмазов. — Есть потерпевший — генерал ткнул рукой в папку — есть подозреваемый. — Жест, в сторону Алексея.

Алексей зло стиснул зубы и с прищуром посмотрел на Алмазова. Генерал усмехнулся и отложил папку в сторону. Затем снова взял следующую и открыл: «потерпевший гражданин Орловский Дмитрий Игоревич, 1980 года рождения, уроженец города Королева, Московской области. Не работающего. Судимого по статье 213 уголовного кодекса за хулиганку. Известного в криминальных кругах как Митяй.» Генерал захлопнул папку и отложил в сторону.

— И что? Это была самозащита — зло произнес Алексей.

— Про Шкета рассказывать? — Проигнорировал слова Алексея Алмазов, взяв третью папку и не раскрывая, переложил к двум отложенным.

— И что дальше? — Непонимающе смотрел Алексей, взяв сигарету и прикурив, до парня вдруг дошло, что он может сесть пожизненно. С системой бороться бесполезно.

Тебя просто пережует, в этих шестернях и механизмах, будь ты хоть каким сильным и непоколебимым.

— У меня есть альтернатива — усмехнулся Алмазов — Есть люди, перед которыми наши законы бессильны. В том плане, что они не пачкают рук. Хотя являются, по сути, главными виновниками. На, посмотри — Алмазов бросил очередную папку перед Алексеем.

— Что это? — открыв папку, Алексей взял первую фотографию. На ней была изображена прорубь. Сотрудники милиции стояли рядом с прорубью и какой-то женщиной. Вокруг суетились эксперты.

— Это декабрь, прошлого года, река Клязьма — отозвался Алмазов, подойдя к окну и глядя во двор. — Обрати внимания на женщину…и ее детишек.

Алексей взял фотографию и присмотрелся. Серые, ни чего не выражающие глаза. Тонкие губы и засаленные грязные волосы, скрученные в хвост. Женщине на вид было около тридцати лет. На следующей фотографии были двое детишек. Голубоглазый мальчик, лет пяти и девочка трех лет. Они улыбались и держали маму за руки. Счастливые лица, глаза светящиеся детской наивностью и добротой.

— Она их утопила, в этой проруби. Сначала мальчика, потом девочку. Раздела догола в минус двадцать пять и столкнула в ледяную полынью. А знаешь, что самое страшное? — Алмазов приблизился в плотную к Алексею, — это то, что она не считала себя виноватой. Пока ее муж спал, она разбудила их ночью и, подняв с теплых кроватей, привела на реку. Они верили ей. На следствии выяснилось, что женщина состояла в какой-то общине. Их лидер проповедовал то ли второе, то ли пятое пришествие Христа. Самое интересное, что даже в православии, бытует мнение, о том, что чем мучительнее смерть, тем больше шансов, что на страшном суде тебе это зачтется. Ее посадили в изолятор. Пока шло следствие, мать видимо пришла в себя и, осознав, что натворила, повесилась. Ее муж, до сих пор попадается мне пьяный и заросший возле мусорных баков. Квартира отошла общине.

— Почему? — я перевернул фотографию с детьми. К горлу подкатил комок.

— Что почему? — Не понял Алмазов. — Почему она это сделала? Или почему отошла общине?

— Вообще все это? — Хмуро произнес Алексей.

— А ты как думал? Людям профессионально пудрят мозги. Ты знаешь, сколько заявлений принимают опера? Шмотки, тряпки, машины, это ерунда, по сравнению с тем, что пропадают люди. — Алмазов вынул новую фотку из папки и положил перед Алексеем.

Тот перевел взгляд на новое фото и его передернуло. На фотографии был изображен товарный поезд и снова толпа экспертов и оперов. Следующая фотография показывала девочку лет четырех.

— Ее мама поставила маленькую Иришку на пути перед надвигающимся товарняком, запретив сходить с места. Маленький детский ум еще не понимал, что мегатонная махина на скорости в шестьдесят километров в час гораздо хуже, чем родительский ремень. По словам свидетелей, к сожалению не успевших на помощь девочке, та ревела и просила уйти с места, но мать возвращала ее каждый раз назад. — Алмазов выпрямился над столом и повернулся в сторону окна. — Нам пришлось выставлять оцепление, что бы собаки не растащили то, что осталось от четырехлетней Иришки. Мать сидит сейчас в дурке, а квартира уже продана.

— Зачем вы мне все это говорите? — Недоумевал Алексей. На скулах играли желваки.