— А чего тебе значить? — в свою очередь, с грозным недоумением рявкнул Арнольд Арнольдович. — Без документов — значит без документов, как есть. Без бумажек. У нас с «Равным» вопрос по этой рыбе решенный…
— Хорошо, посмотрим, — вымолвил Бессонов.
— А тебе чего смотреть-глядеть? — Стало слышно хрипучее дыхание видимо, совсем близко к губам придвинул микрофон. — Я же тебе не говорю смотреть-глядеть. Я говорю: сдай хвосты без бумажек, а ты должен сдать. Давай-бывай, конец связи.
Рация замолчала. Первым опомнился Клим Удодов. Он во всю свою немалую длину еле вмещался на нарах. Повернулся, больно ударился виском о деревянный брусок стояка, приподнялся на остром локте, тихо отчаянно ругнувшись и потерев ушиб.
— Ишь, — сказал он, — а ведь же обуют. Триста пейсят центнер заберут и — до свидания. Не заплатят, обычное дело…
Бессонов пожал плечами, насупился, засопел, но согласился:
— Не заплатят…
— Так без штанов оставят. — Удодов стал укладываться на место. Сколько ж едут и едут на наших горбах.
Бессонов, насупившись, сказал упрямым нудным голосом:
— А вот посмотрим завтра.
«Равный» повис в утренней дымке изящно и легко, словно парил над тихими водами, вобравшими в себя белизну тумана. Но солнце поднималось, развеивая иллюзии, СРТМ тяжелел и оседал из белого марева в темную воду. Через час траулер стал подавать длинные томительные гудки, призывая внимание берега. Но Бессонов еще вечером, после разговора с Арнольдом Арнольдовичем, отключил клеммы от аккумуляторов. Рыбаки, раздевшись по пояс, подставляя солнцу коричневые тела, сидели на песке, смотрели на пиратствующего гостя. Знали, что их, наверное, тоже обозревают с судна в бинокль. Таня позвала завтракать. Они вернулись в барак, расселись за столом, но ели с ленью, поворочали ложками и отодвинули миски, стали прихлебывать обжигающий чай. И скоро в раскрытую дверь увидели, как от судна отделилась белая капелька, которая стала наносить на малоподвижные потемневшие воды пенный рубец. И тогда напряжение прорвалось, Удодов завертелся, заерзал на лавке, то и дело оборачиваясь к окошку, изрекая:
— Ну, щас…
Минут через пять моторная шлюпка положила якорь, двое выпрыгнули в прибой и, удерживая, довели шлюпку до песка. На берег выбрались еще двое, пошли к бараку. Из этих двоих в невысоком и даже мелковатом человеке Бессонов угадал по сдвинутой на глаза фуражке главного. Человек этот, войдя, сказал резким тоном:
— Здравствуйте. — И стал тянуться, чуть ли на цыпочки ни привставал, чтобы казаться выше, и белую фуражку водрузил на самый затылок, черные усики воинственно топорщились, он будто внюхивался в непривычный дух чужого жилья.
— Здоров… — ответил Валера, остальные кивнули.
— Кто бригадир Бессонов?
Вместо ответа Бессонов широким кивком пригласил его сесть. Невысокий не отреагировал на приглашение.
— Я старший помощник «Равного» — Быков, — торопливо и твердо сказал он. — Почему вы не отвечаете по рации и не выходите в море, вы разве не получили указания?..
— А почему вы разговариваете со мной в таком тоне? — тихо сказал Бессонов. — Я вам здесь не старший помощник, я здесь за капитана.
Быков качнулся и, как бы опустившись с цыпочек, сделался маленьким, лицо его вспотело, раскраснелось, он растерянно приоткрыл рот с крупными и кривыми зубами.
— Тон как тон… — промямлил он и сделался даже обиженным. — Судно простаивает, а вам мой тон не нравится… Когда начнете отгрузку?
Бессонов опять кивнул на лавку.
— Чайку не хотите, Быков? — И сам демонстративно взял кружку.
Быков округлил глаза, светлые и, наверное, способные бывать чистыми и наивными, когда он забывал о том, что он давно взрослый, почти сорокалетний мужчина, которому полагается выглядеть серьезно и даже сурово.
— О чем вы? — Губы его дрогнули. — Вы мне можете ответить: будет отгрузка или нет?
— Нет, — вяло сказал Бессонов и отхлебнул чаю.
— Что значит «нет»? — Голос Быкова стал совсем тих.
— Без оформления квитков сдачи не будет, — спокойно сказал Бессонов.
Быков еще дальше на затылок сдвинул фуражку, обнажая коротко стриженный чубчик, слипшийся от пота.
— Но мы согласовали с вашим начальством…
— Флаг вам в руки… — Бессонов пожал плечами.
Быков снял фуражку. Волосы его, потные, слипшиеся, были стрижены коротко и неаккуратно, со ступенечками, и Бессонов догадался, что человек уже несколько месяцев был в море.
— Ну и ну… — Быков присел на край лавки. — Налей, что ли, чаю.
Бессонов кивнул Тане. Она проворно загремела посудой. И вдруг Быков опять вскочил.
— А!.. Что же я сразу не сообразил! — И торопливо направился к выходу и дальше — почти бегом, матрос поспешил за ним.
— Скоро вернутся, — сказал Жора.
— Вернутся, — согласился Бессонов, поднялся из-за стола, снял со стены ружье, переломил, посмотрел в стволы, сказал: — Ух ты… — Передал ружье Валере. — Почисть. Сейчас почисть, стрелок.
— Повоевать хочешь? — с ухмылкой сказал Удодов.
Бессонов ухмыльнулся ответно:
— Сначала с тобой повоюю…
— А я тебе чего? — немного обиделся Удодов.
— Скоро узнаешь.
Спустя полчаса шлюпка вернулась, старпом направился к бараку не с пустыми руками — нес металлическую канистру.