Язычник [litres]

Бессонов заметил, что, когда в далекой большой стране-родине народы стали тыкать друг в друга пальцем, а по южным окраинам разгорелись маленькие злые войны, никто из островитян и не пытался вникнуть в страсти, обуревавшие материнскими народами. Даже военные ни на день не прервались от пьянства и разврата, в которых пребывали с момента расквартирования на острове.

Военные же были еще более своеобразным мелким племенем среди нового курильского народца. Мотострелковую часть дислоцировали на Южных Курилах в конце семидесятых годов. Военные построили на Кунашире два городка, дома в которых, к удивлению всех гражданских, обитавших в разнокалиберных деревянных и блочных халабудах, были настоящими материковскими хрущевками из железобетонных панелей, но не пяти-, а трехэтажными, с оглядкой на частые землетрясения. По всему побережью были возведены укрепрайоны, нарыты окопы и выстроены артиллерийские доты, над которыми торчали танковые башни с пушками. Время от времени стекла в домах островитян звенели от канонады: из орудий обстреливались мишени на первозданных склонах вулканов и в океане. Все живое крушилось во имя безопасности ядерной страны, на сопках гибли дикие виноградники и заросли лимонника, в океане снаряды накрывали банки с гребешком, креветкой и крабом.

После учебных стрельб выпившие офицеры в бане ругались на солдат-наводчиков, так и не поразивших ни одной удаленной мишени. Отпарив с веничком пороховую гарь, холостые и отбившиеся от жен офицеры отправлялись в клуб и пытались склонить к сожительству немногочисленных местных «невест», остальные возвращались в гарнизон, чтобы в дружной компании добить бутылочку-другую. Когда же на гарнизон накатывалась влажная теплая ночь, начинался легкий перестук, крались тени и что-то шуршало: в окно, через балкон тени проникали к женам тех однополчан, которым в эту ночь выпало несчастье дежурить. Гарнизонная тоска на диком острове разбавлялась вздохами любви. И однажды сам подполковник-афганец сломал ногу, выпрыгнув от жены прапорщика с третьего этажа. Было и такое, что легкомысленная Тома-Томочка, жена рыжего капитана-весельчака, не столько красавица, сколько обладательница жгучей женской неутомимости, привезла из отпуска не замеченную вовремя гонорею. Спустя месяц заражению подверглась треть офицерского состава вместе с женами. Военфельдшера сбились с ног, бегая с уколами по квартирам. Ни одна семья после инцидента не распалась. И Бессонов, прислушиваясь к тому, как остров гудел, сотрясался от грандиозной сплетни, сделал для себя вывод, что военные люди и их жены переплетены между собой в настолько тесных своеобразных связях и симпатиях, что они были истинно одной семьей, одним большим племенным родом, спроецированным из трехтысячелетней давности на нынешнее время.

Весь разнообразный островной народ – и военный, и гражданский – имел своим главным досуговым занятием усиленное уничтожение изобильно ввозимого на остров спиртного. Одно время Южно-Курильский район из тысяч районов Советского Союза занимал четвертое место по количеству декалитров спиртного, принимаемых на грудь каждой смертной душой. Бессонова удивляла не столько эта цифра, случайно просочившаяся в народ из райкомовских бумаг, – он был непосредственным свидетелем и соучастником грандиозной попойки, организованной советской властью на островах. Еще больше его удивляло, что где-то в огромной стране есть три района, расположившиеся на пьяном пьедестале и затмившие достижения Южных Курил. «Какой же крепкий и решительный народ должен был населять те земли?» – думал Бессонов о неизвестных ему поклонниках огненной воды.

Было что-то недоступное логике: всеобщность искушения пьянством. Словно потустороннее пагубное дыхание касалось островитян: они принимали эту пагубу в свои души с сожалением, но и с отчаянной безрассудностью – кроме немногих больных людей и малолетних детей, крепко пили почти все – и кто пристрастен был к вину, и кто бросил бы, выпади ему такая возможность. Бессонов видел, что и чистые дети, подрастая, вливаются в общий поток взрослой жизни, и приходил к выводу, что, в общем-то, и нет никакой границы между детством и взрослостью, между маленькими и большими людьми. Человеческие метаморфозы аморфны, и взрослые были теми же детьми, которым многое из того, что запрещалось вчера, сегодня позволили.