Язычник: Там еще есть надежда (СИ)

— Не все собрались, да все знать будут, — раздался уже знакомый Вечеславу бас с другой стороны. — Разе ж оставим кого в неведении?

— Прав Елизар, — тихо проговорил волхв, обращаясь к голове. — Зачинай, чего тянуть?

Люди замолкли, переводя взгляды то на задумавшегося Кузьму Прокопыча, то на худенького паренька лет двенадцати отроду, который держал под уздцы каурую лошадку, нервно вздрагивающую головой. Лицо у парня было уставшим и немного испуганным, видимо не меньше своей лошадки нервничал он, видя вокруг такое скопление народу.

— Вот малый сей, весть принёс, — начал голова, перед этим тяжко вздохнув. — Недобрую весть, рязанцы. Давай, Тишатко, молви, — Кузьма Прокопыч посмотрел на паренька.

Тот кивнул, но ещё секунд пять молчал, набираясь решимости, и видимо успокаивая себя, а за одно и лошадку, поглаживая её по длинной, пепельного цвета гриве.

— Я из Проньской веси, — начал он наконец, слегка срывающимся голосом. — Тридцати вёрст от вас. Меня Тишатей кличут, а батька мой — Прокоп Силантич, слыхали мож? Лошадник он.

— Слыхали, малец, — раздались сразу несколько голосов из полукольца. — Ты не томи токмо, дело говори.

— Так я ж… — смутился парень, но тут же взял себя в руки. — В весь нашу вчера вечор пятьнадесять кметей зашли. Киевской дружины вои, урмане да варязе вполовину, а другие полянские, и главой у них воевода из полян, Волчьим Хвостом они его промеж собой называли. Трое у нас на постой определились, в хате самой, а нас с батькой в овин выгнали. Так батька сестёр моих-то увёл за околицу, да велел в стогах покамест схорониться, а посему я им у стола служил. Они коня одного нашего старого, Копытку, загубили секирой урманьской и приказали в котлах его варить, абы на всю полсотню хватило. Вот тут я и выслухал, чего да куда они идут — парень замолк, тяжело вздохнул, и выпалил — На весь вашу.

На мгновение в предрассветной хмарке повисла над площадью тишина, но тут же полукольцо людей заговорило, загудело, посыпало вопросами. Кузьма Прокопыч принялся усмирять, перекрикивая общий гул, и когда он утих, снова обратился к людям.

— Дайте договорить мальцу. Он тридцать вёрст в ночи проскакал оденёши, неужто не заслужил уважения нашего? Продолжай, Тишатко.

— Говорили те кмети, — заторопился парень, — Бо задолжали вы князю за семь лет, и идут они должок тот с вас стребовать. Во оружии все, да о шеломах с бармицами*, и взгляды лютые. Мне батька и говорит, скачи, предупреди добрых людинов о беде находящей.

Толпа снова загудела, но теперь более сдержанно, словно сообразив, что голосом беды не отвратить.

— И чего таперича? — задумчиво пробасил Елизар, протиснувшись в первые ряды.

— Решать будем, — ответил голова. — Всем миром. Как решим, на том и станем.

— А чего решать-то? — неожиданно вступил в разговор Завид, макушка которого виднелась в задних рядах в правой стороне полукольца. — Рано или поздно должно было случиться. Али вечно без дани сидеть собирались?

— Это одна сторона, — невозмутимо ответил голова. — Другая есть?

— А другая-то, сеча выходит? — в круг выступил Игнат и обернулся к людям. — Твою думу Завид я и без слов знал уже. А я вот как мыслю, отпор дать надобно находникам.

— Да окстись, Игнат, — крикнул Завид. — Какие ж находники они? Князя руського кмети.

— Игнат, есть в его словах правда, — согласился Кузьма Прокопыч. — Князь он, какой-никакой.

— А ты Завид оглянись вкруг себя, людей видишь? — громко пробасил Елизар.

— Ну вижу, и чего?

— А того, что ты токмо половину видишь, а вторая половина, князем этим твоим загублена. Сколько в твоём роду полегло, полтора десятка?

— То давно было.

Половина толпы недовольно зароптала на Завидову речь.

— Люди добрые, — поверх ропота вступил в разговор волхв, — Паренька-то отпустить надобно, накормить его, да спать уложить. Ему вскоре уходить из веси надобно, сами соображаете почему. Тишатя, иди вона к супружнице головы нашего, во-он она в накидочке, — волхв указал посохом на женщину в сиреневой накидке на плечах, которая стояла в переднем ряду. — Любава Власовна не обидит ни чем. А тебе и отцу твоему от всей веси нашей поклон до землицы передай. Ну, ступай, ступай, отдохни.

Паренёк поклонился старику и устало поплёлся к женщине в накидке, ведя за собою, пугливо озирающуюся каурку. Кольцо перед ними расступилось, пропуская, и пока паренёк проходил сквозь образовавшуюся прореху, несколько мужских рук уважительно похлопали его по плечу.

— Так что решать-то будем, Будимир-батюшка? — раздался вопрос, едва толпа проводила взглядом паренька.

— Може в леса сховаться на время? — спросил кто-то.

— Не дело, — тут же ответили ему. — Разорят всё и пожгут.

— Пять десятков всего, вы чего? — удивлённо оглядел людей Игнат. — Эй, Мстивой, скольких успеешь снять, пока до тына добегут? — остановил он взгляд на парне, в котором Вечеслав признал стрелка с праздника, того, что стрелял с завязанными глазами.

— Тут смотря, как одоспешены будут. Ежели, как Тишатко сказал, шелома с бармицами, да и с носами* ежели ещё, то тяжельше придётся. В глаз-то такому бегущему мудрено попасть. Да и чего за кольчуги ещё…