Язычники крещеной Руси. Повести Черных лет

По сути — самое примитивное жертвоприношение: убей малыша, получи выгоду (экономию материальных средств, личного времени и пр.), только вот такого размаха ритуальное детоубийство никогда не достигало не то, что у славян, но даже у карфагенян или ацтеков, этих образцовых изуверов древности.

По подсчётам русского демографа В.А. Башлачева, аборты за XX век нанесли в два с половиной раза больший ущерб нашей нации, чем все войны! Это при том, что именно на русский народ пришлась основная тяжесть жертв в двух самых страшных, мировых войнах.

Современники принесения детских жизней в жертву идолам комфорта и карьеры в промышленных масштабах не имеют ни малейшего права на чувство морального превосходства перед предками, изредка отправлявшими к Богам пленных (которых, впрочем, при современном оружии может и не быть), преступников (которых сейчас как раз лелеют и кормят до конца их дней) и добровольцев (каковых в наше шкурное время скорее всего не нашлось бы).

Вот что, более или менее точно, мы в основных чертах знаем о древнерусском язычестве. Но среди русов, самое раннее с IX века, упоминаются и христиане.

Православствующие публицисты любят утверждать, что-де о русском язычестве мы почти ничего достоверно не знаем. Надо, однако, отметить, что и начальная эпоха христианства на Руси не может не вызвать вопросов.

Начать с того, что едва ли не все самые главные слова и названия русского православия имеют западное, романо-германское происхождение.

"Крест" — немецкое "крейц" от латинского "Кристос".

"Алтарь" от латинского "алтариа".

"Поп" — верхненемецкое "паппе" от латинского "папа".

"Пастырь" от "пастер".

"Церковь", по-древнерусски "церкы" — немецкое "кирка", от латинского "циркус"… и так далее, вплоть до "еретика" и "поганого".

До XX века полку под иконы в красном углу кое-где величали "тяблом", от отлично всем известного "табло, табула" — попросту доска.

Да что там, если сам народ, от которого русы приняли-де христианство, русы звали не его самоназванием "ромеи", а обидной латинской кличкой "греки", "радовавшей" подданных Второго Рима не больше, чем гражданина современного Израиля порадует обращение "жид".

Православные знакомые ничего внятного мне по этому поводу объяснить не смогли, робко бормоча что-то про "единство церквей" до великой схизмы-раскола 1054 года, когда римский папа и константинопольский патриарх взаимно прокляли и отлучили друг дружку.

Ну и что? Византийская церковь также была "единой" с западной, что не мешало византийцам называть крест ставросом, алтарь — бомосом, попа — иереем, церковь — экклезией (или наосом), еретика — гетеродоксом [9]

, а поганого — этникоем.

Византийская церковь не знала колокольного звона — этой "визитной карточки" православной Руси, зато его знал и знает католический Запад (вспомните только колокола собора Парижской Богоматери из романа Гюго). Точно так же дело обстояло с церковным пением.

Вплоть до начала XIII века русские князья спокойно роднились с западными правителями. Русские княжны выходили замуж за французов (знаменитая Анна Ярославна, привёзшая в Париж будущие коронационные регалии французских государей — славянское евангелие, написанное глаголицей и саблю киевской работы, невесть с чего провозглашённую французами "мечом Карла Великого"), датчан, поляков.

В свой черёд русские князья (которых, напомню, на Западе называли "королями") венчались с западными принцессами — скажем, женой Владимира Мономаха была англичанка Гита, дочь последнего англосаксонского короля Британии.

Есть сообщения, что и в походах крестовых участвовали и даже городок Русь (Россиа, Ругия, Руйя и т.д.) в Сирии основали.

Но, пожалуй, занимательней всего истовое почитание русскими православными мужичками праздника Николы Вешнего. Праздник сей русские люди иной раз, как отмечали встревоженные церковнослужители, чтили выше Пасхи, Воскресения Христова.

А учреждён он был во времена крестовых походов, когда несколько ушлых католиков умыкнули мощи угодника Николая из его родных Мир Ликийских в итальянский и, естественно, католический город Бари.

Столь же естественно, что византийская церковь этого праздника не отмечает. Что ж тут, в самом-то деле, отмечать?! Мощи угодника божьего украли! А русские простолюдины, как уже сказано, чтили дату этого преступного деяния зачастую выше главного православного праздника.

В русских былинах и духовных стихах угодника так иной раз и звали — Микола Барградский. Вот Мирликийским в русском фольклоре Николая, кажется, не называют.

Далее, в том же фольклоре был такой жанр "обмирания" — рассказы о благочестивых людях, почему-то чаще женщинах, которые в состоянии "обмирания", говоря языком современной медицины, клинической смерти, путешествовали душой по тому свету.

Так вот, эти обмирания зачастую описывают место, куда попадают люди, недостаточно нагрешившие для вечной погибели, но и не настолько праведные, чтоб попасть в рай. В этом образе легко опознать католическое Чистилище.