Язычники крещеной Руси. Повести Черных лет

Получив это известие под Смоленском, Глеб принимается плакать и молиться, в этот момент появляются посланные Святополком убийцы во главе с неким Горясером и при полном непротивлении Глебовой дружины захватывают корабль, на котором находился в этот момент будущий святой. По их приказу Глеба зарезал его собственный повар Торчин.

Дальнейшего описания событий мы пока не касаемся. Просто предлагаю читателю перечитать ещё раз всю эту историю и высказать своё мнение. Моё же укладывается буквально в два слова. В знаменитое "Не верю!" Станиславского.

Не верится в тайные собрания, известные летописцу до последнего слова.

Не верится в стремительных вестников, порхающих туда и сюда по необъятным просторам Руси, в это время, напомню, на треть обезлюдевшей и терзаемой "умножившимися" разбойниками.

Странные чувства вызывает в этом описании Борис, которого равнодушно покидают на произвол судьбы недавно бившиеся с ним бок о бок воины — а ведь утверждается, что его любили и уважали!

Столь же изумительно равнодушие дружинников Глеба к судьбе господина — а ведь это не только его, это и их судьба тоже — кому нужны дружинники, при которых беспрепятственно режут их князя?!

И смерть его от руки собственного повара — что ж это, на этот раз люди Святополка побоялись белы рученьки замарать?

Впрочем, как раз люди Святополка производят здесь наилучшее впечатление — они верны господину, клянутся сложить за него головы, беспрекословно отправляются по его приказу вчетвером против дружины — если не против всего войска. Они и потом не бросят побеждённого, бегущего, одержимого бесом князя.

Кстати, судя по всему, одержим бесом он стал задолго до военного поражения — иначе объяснить убийства князей младше его годами, а значит, и имеющих меньшие права на престол [27], а также, судя по описанному в самой летописи поведению их приближённых, не пользующихся практически никакой любовью подданных, никак не возможно.

Святополк убил их из чистого злодейства — бешеный какой-то, право слово! Маньяк! Одно слово — окаянный!

География летописного рассказа словно позаимствована из мультфильма "Князь Владимир". Только там, наверное, ездили из Мурома в Киев через Смоленск. Это, в общем-то, всё равно, что ехать из Москвы в тот же Киев через Санкт-Петербург.

Только там, готовясь найти убийц для едущего с юга, из печенежских степей Бориса, поехали бы из Киева на север, в Вышгород. И только там в числе слуг киевского князя, не имеющего никаких выходов к Варяжскому морю, могут оказаться два варяга.

Не добавляют доверия к повествованию обильный слезоразлив положительных героев, постоянные длиннейшие благочестивые речи, которые они произносят, причём, душегубы терпеливо перетаптываются в сторонке, позволяя им договорить и помолиться, дожидаясь, очевидно, разрешения их всё же убить — каковое оба мученика и дают им.

Всё это я сократил, во-первых, из-за недостатка места, во-вторых, из-за полнейшей неважности для нашего повествования этих длинных гирлянд цитат из Ветхого и Нового Заветов, а в-третьих — чтоб у читателя не появилось слишком уж сильное сочувствие к убийцам (спокойно выдержать такие потоки елея может разве что человек, сам близкий к святости) [28].

Пожалуй, хватит зубоскальства. Недостоверность летописного рассказа об участи Бориса и Глеба и его источника — "Сказания о Борисе и Глебе" — очевидна, в общем-то, для большинства исследователей.

Обычно таких резких слов не говорят, особенно сейчас, после перестройки и вошедшего в моду кокетничанья с христианством. Обходятся округлыми фразами о "литературном характере повествования".

И при этом продолжали твердить об убийстве Бориса и Глеба Святополком с уверенностью очевидцев, хотя единственный повествующий об этом источник представляет, как, надеюсь, убедился читатель, нагромождение нелепостей самого разного толка — от географических до психологических.

Не помогал даже очевидный факт — ещё полвека спустя в княжеском роду Рюриковичей бытовало имя Святополк. То есть, князья имели свой, отличный от летописного взгляд на его "окаянство", иначе не стали бы нарекать детей именем описанного летописцем патологического маньяка-изверга.

Любопытно и то, что Титмар Мезербургский, современник событий, ни слова не говорит о злодеяниях "киевского короля" Святополка, которому польский "герцог" Болеслав помогал в войне с его, Святополка, братом, "королем новгородским" Ярославом.

Кстати, становится понятно, что, собственно, Святополк делал к Киеве в момент смерти отчима — по словам немецкого хрониста, он там сидел, но отнюдь не на престоле, а в тюрьме. Вместе с ним ели горький хлеб неволи его жена, дочь Болеслава и её духовник, немецкий (если в землях восточных славян церковь в те времена была представлена в основном греками, то в землях западных — немцами и чехами) епископ Рейнберн [29], каковой в той темнице и скончался.