Язычники крещеной Руси. Повести Черных лет

Впрочем, вспомним монаха Зосиму — и не будем особенно удивляться. Очень возможно, что Серапион знал, что писал. Очень возможно, что это его горькое "мы" вообще относится не просто к прихожанам, а к людям церкви.

О сложностях с применением к среднему священнику времён монгольского господства на Руси слова "мораль" мы уже говорили.

А вот второе упоминание о русском язычнике, уже XIV века. Преподобный Пафнутий Боровский рассказывает, что некая монахиня (надо думать, за особые заслуги) была живой взята на тот свет, а потом отпущена на землю, передать впечатления.

Так вот, помимо прочего, она наблюдала там, на полдороге между адом и раем, "пса лежаща, одетого шубою соболью". Сопровождающий монахиню в её познавательной экскурсии "гид"-архангел ответил на естественный вопрос монахини, что бы это значило, что перед нею — язычник, "милостивый и добродетельный; неизреченной ради его милостыни избавил его бог от муки.

Но он не потщился стяжать истинную веру, не породился водою и духом и потому недостоин был войти в рай. А был он так милостив, что искупал всех от всякия беды, откупал должников, посылал по ордам и выкупал пленных христиан, даже птиц выкупал и выпускал на волю".

Как видим, перед нами "нехристь", к "ордам" не принадлежащий, и, судя по всему, земляк тех "христиан", что выкупал в "ордах". Стало быть — один из последних русских язычников, и, как видно по масштабам благотворительности, человек не бедный.

Во времена преподобного Пафнутия таковые, по всей видимости, встречались. Ещё раз демонстрирует отношение христиан к некрещёным землякам то, что этот, судя по описанию, почти святой человек для Пафнутия даже не человек, а пёс. Ещё бы, ведь сам Иисус уподобил язычников псам (Мк. 7:27, Мтф. 15:22-28).

Кстати, это сравнение очень любили немцы-католики, навязывавшие христианство варягам.

Зато, кстати, в раю наша монахиня-путешественница видела не кого-нибудь, а Ивана Даниловича Калиту, того самого московского князя, что вместе с ордами Узбека жёг мятежную Тверь и собирал дань для хана.

Вот такая расстановка симпатий у христианского пастыря — язычник, выкупающий пленных христиан у ордынцев — эта даже не человек, а всего лишь собака, из милости прикрытая шубой в знак его добрых дел. А ордынский полицай — в раю.

К этому трудно добавить что-либо, кроме одного обстоятельства. Его отмечает в своей "Истории церкви" А. Карташёв. Православная церковь за все века ига так и не выкупила ни одного пленника. Ни одного.

В родословных российского дворянства наблюдается одно забавное явление. Очень часто дворянский род начинается с того, что веке в XIV на службу к московскому, реже — тверскому или рязанскому, или ещё какому-нибудь, князю приходит некий татарский князь.

Дело-то вполне обыденное, с одной стороны, несть ни эллина, ни иудея, крестись в православную веру да и служи (и чего это православные так возмущаются засильем "лиц южной национальности", скажем, в милиции? Крещёных татар на службе у их любимых московских государей было ну никак не меньше).

С другой стороны, Орда уже не та, потомки Чингисхана окончательно перегрызлись, и служить "хану" московского "улуса" выгоднее, как ни погляди — и слава, и добыча, и надёжность — по крайности, на Москве князья друг дружку не режут напропалую, как в Сарае!

Всё бы так, и ни к чему было бы упоминать это заурядное обстоятельство в моей книге. Да вот только имена у этих самых "татар" иногда уж больно чудные. Зовут их… Ждан, Ярослав, Будимир… не самые татарские имена, право же.

Лично я вношу этих "странных татар" в копилку доказательств существования в это время русских язычников. Почему их записали в "татары"? Всё предельно просто, уважаемый читатель.

Дело в том, что родословные российского дворянства дошли до нас в списках не старше XVII столетия, когда, конечно, слово "поганый" или хотя бы "некрещёный" могло ассоциироваться только с инородцами. Да ещё и имена малознакомые. В общем, явные "татары"!

Вспоминается в этой связи такой эпизод с одною моей знакомой. Взяв у меня почитать книжку славянского фэнтези, она вскоре вернула её обратно и была крайне недовольна. "Имена какие-то татарские, не запомнишь — Огневед, Яромысл".

Добавьте ещё и моду у российского дворянства на иностранное, или хотя бы инородческое [57]происхождение — и вы поймёте, почему того, кто по приезде ко двору московского государя рекомендовался как "поганый князь Ждан (Ярослав, Будимир и пр.)", могли запросто записать посмертно в "татары".

Кстати, среди этих странных "татар", носящих не татарские имена, были Ротай, Бедырь, Порхач и Битюг — основатели дворянского рода Кайсаровых, потомок коего, Андрей Сергеевич Кайсаров, написал в 1803 году труд "Славянская и российская мифология".

Возможен, однако, и другой вариант. Правда, он не слишком вероятен, о чём сразу предупреждаю читателя, поскольку основан на построениях Льва Николаевича Гумилёва, исследователя, не всегда строгого в подборе аргументов, особенно когда речь идёт о его любимых монголах.