Язык Адама: Как люди создали язык, как язык создал людей

Конечно, это не так. Именно ошибка первого использования заставила Робина Данбара предположить, что болтовня явилась двигателем языковой эволюции, именно потому, что болтовня — основное, для чего сегодня используется разговорный язык. Если обратиться к истории создания компьютеров, то, согласно ошибке первого использования, сначала они должны были применяться для выхода в Интернет и отправки электронных писем. Но некоторые из нас живут на свете достаточно долго, чтобы помнить, какой огромной ошибкой было бы такое мнение.

Безусловно, сегодня язык — это средство, с помощью которого мы структурируем мир наших мыслей. Но он никогда бы не взлетел так высоко, не развился бы в то, что он представляет собой сегодня, и уж конечно не смог бы поднять мышление на новый уровень, если бы вначале он не явился в мир в качестве реальной формы коммуникации. Как я писал выше, только внешние события могут влиять на происходящее внутри, поскольку лишь внешние события видны естественному отбору.

Хомский и его последователи, которым никогда не нравился естественный отбор, скажут, что в эволюции есть и другие факторы. Они будут твердить, что многое в эволюции происходит под влиянием загадочных, еще не исследованных законов формы, законов развития или других подобных сил. Привлекались даже числа Фибоначчи — странные последовательности цифр, которые будто бы контролируют образование веток на деревьях. Но это все вилами на воде писано. Мы знаем, что естественный отбор действует, и мы знаем, как он порождает новые эволюционные изменения. Такие вещи, как законы форм, могут ограничивать эти изменения, но никто из тех, кого я знаю, не ожидает, что такие законы могут являться их причиной. Ни у кого нет ни малейшей идеи, как эти законы, если они вообще работают, могли породить эффекты языка.

«Моим методом вы выучите язык в один момент»

Другой аспект размышлений Хомского о языке, неудачно повлиявший на его идеи по поводу эволюции, это идеализация. Идеализация мгновенности овладения языком.

Некоторых людей, которые занимались вопросами освоения языка у детей, это очень огорчило. В конце концов, детям нужно как минимум два года, прежде чем они станут свободно разговаривать, а поскольку мы продолжаем учить новые слова в течение всей жизни, можно сказать, что овладение языком идет бесконечно, и уж точно нельзя утверждать, что этот процесс моментален.

Давайте обдумаем это более тщательно. С чего начинают дети? С бессмысленного лепета. И к чему все они, те, которые нормально развиваются, в конце концов приходят? К полному овладению человеческим языком. Есть ли на этом этапе какая-нибудь разница между ними? Ну да, кто-то говорит больше, кто-то четче, но не существует никакого свободного от субъективности способа определить разницу в том, как они говорят. Что бы ни происходило до этого, какие бы нелепые вещи они ни говорили и что бы ни говорили им, на конечный результат это не влияет. Так что этот процесс с тем же успехом мог бы пройти моментально. И если они появились уже экипированными (в каком-то смысле, который надо еще установить) какой-то разновидностью универсальной грамматики (и есть хорошая причина верить, что так оно и есть), то, не будь ограничений, связанных с направленным вниманием, способностью говорить, запоминанием слов и общим опытом и прочим, над чем детям приходится потрудиться, они могли бы славно освоить язык в один момент.

Идеализация мгновенного освоения — идеализация правомерная. На таких строится наука.

К несчастью, Хомский применяет ту же самую идеализацию в вопросе развития языка у биологических видов, а там совсем другая кухня.

Когда язык осваивает ребенок, языковая способность уже существует. Она существует уже десятки тысяч лет, ожидая, пока детишки в очередной раз откроют ее заново или, может быть, просто-напро-сто включат. А в процессе освоения языка биологическим видом была эпоха, когда не было вообще ничего, пшик, дуля с маком — такое время, когда языковую способность пришлось строить с нуля. Идеализация, которая хорошо работает для описания состояния, может давать сбои в описании процесса. Ошибка Хомского заключалась в том, что он отнесся к процессу и к состоянию так, как будто они одно и то же. Может быть, более точным будет сказать, что он пытается обратить процесс в состояние. Вполне естественный ход. Он хорошо понимает состояния: он размышлял о них всю свою жизнь. А процессы — другое дело.

Вы почти наверняка подумали, что Хомский рассматривает эволюцию языка как состояние, а не как процесс. Он обращается с языковой способностью так, словно она уже присутствует у биологического вида. В конце концов, мы знаем: в обоих случаях, что у детей, что у вида, каким-то образом должно произойти «неограниченное Слияние». И ведь в обоих случаях оно происходит, так ведь? Так что незачем рассматривать промежуточные стадии между отсутствием Слияния и его появлением.