Шимпанзе агрессивны, бонобо — мирные существа. Шимпанзе часто собираются в группы, состоящие исключительно из самцов, бонобо — всегда в смешанные группы. Шимпанзе убивают своих новорожденных детенышей, бонобо — никогда. Шимпанзе используют орудия, бонобо, при всем их интеллекте, — нет. Самки шимпанзе доступны для спаривания только в период течки, бонобо — в любое время. Бонобо предпочитают миссионерскую позу, а шимпанзе — собачью. И так далее.
Все эти различия могут объясняться очень просто — отличием той единственной сформированной у этих видов ниши, о которой я говорил в начале этой главы, — возможно, единственной новой во всей истории бонобо-шимпанзе. Там, где живут бонобо, на земле в изобилии имеются съедобные растения, и бонобо перекусывают ими в процессе поиска более существенного корма. Там, где живут шимпанзе, нет растений такого рода (если вам интересно узнать, как все эти последствия могли возникнуть благодаря такому простому и тривиальному факту, почитайте работы Франса де Ваала или Ричарда Рэнгема
Итак, на кого был больше похож наш общий предок — на бонобо или на шимпанзе? Эти же дебаты вы на самом деле видите и на политической арене — консерваторы выступают за шимпанзе, а либералы — за бонобо. Конечно, это шутка: во-первых, потому, что вы не можете выбирать для себя более симпатичных предков, а во-вторых, потому, что наш последний общий предок мог отличаться и от шимпанзе, и от бонобо как минимум так же, как они сегодня отличаются друг от друга.
В то же время между поведением шимпанзе и бонобо есть принципиальные сходства, большая часть которых резко отделяет их какот наших предков, так и от нас самих. Оба эти вида преимущественно обитают в густых тропических лесах (хотя некоторые шимпанзе, похоже, неплохо живут и в редколесье). Оба питаются в основном фруктами и орехами. Время от времени они охотятся и поедают мясо (шимпанзе чаще, чем бонобо). Они практически не питаются падалью. И, несмотря на их активную социальную жизнь и таланты, проявляющиеся, если их обучать чему-либо, у них никогда не было и намека на существование языка.
В дни наших общих предков Центральная Африка была покрыта лесами от одного океана до другого, и можно предположить, что они исходили ее вдоль и поперек. Затем, семь или восемь миллионов лет назад, климат начал меняться. У палеоклиматологов есть несколько теорий того, почему это случилось, но нам это сейчас не важно. Бассейн Конго и остальные низины Западной Африки по большей части оставались болотистыми и густо заросшими лесом, но в восточной части континента становилось все суше и суше. Она не превратилась, как предполагали некоторые устаревшие теории, в саванну за одну ночь. Тенденция к осушению (прерываемая плювиальными сезонами — длинными периодами обильных осадков) продолжалась на протяжении миллионов лет. Нетронутые леса постепенно уступили место мозаичным или остаточным участкам леса, редко встречающимся крупным лесным массивам и траве. И в ответ на эту потерю райского сада появились виды, способные выживать в этих новых чуждых условиях, — австралопитеки, «южные обезьяны» (названные так не потому, что в них было что-то особенно южное, но из-за того, что первым обнаружил их южноафриканец Рэймонд Дарт
Австралопитеки существуют двух разновидностей, каждая — в широком ассортименте, и вряд ли наступит конец спорам о том, кем же они были, сколько их было, как они выглядели и которые из них — если вообще какие-то — породили первых особей, получивших гордую приставку
Две эти разновидности известны как грацильные и массивные: грацильные были относительно небольшими и стройными, а массивные — более коренастыми. Одна из редких вещей, по поводу которой палеонтологи согласны, — это то, что у массивных нет с нами ничего общего. У них были большие зубы, приспособленные для поедания сырых клубней, и, предположительно, они передвигались по равнинам с палками, которыми выкапывали эти клубни из земли. Последний из них умер около миллиона лет назад. Может быть, у них кончились клубни, может быть, наши предки съели их — кто знает?
Нас сейчас будут интересовать только грацильные. Те, которые, по крайней мере с некоторой вероятностью, могли быть нашими предками. Многие, если не все они, передвигались на двух ногах, и их (более или менее) прямохождение запустило ряд физиологических изменений, которые пришлись очень кстати, когда начал формироваться язык.