Язык философии

Узнавая себя в бездне, неподвластный себе, человек возвращается к себе. В беззащитной нищете над бездной, которая и смерть, он не теряет себя — если не теряется, — а впервые находит. Он видит не тело, душу и дух или их сумму. Собранный в восторге, он другой тому, каким знал себя, с телом, душой или умом. Они не становятся ему чужими, но уже нельзя сказать, что ум выше тела или наоборот. Ближе ли то, чем захвачено и в чем осуществляется человеческое существо, уму, душе или телу — открытый вопрос.

Правящая молния прежде всего дарит всему простое умение быть собой. Человека как будто бы долго обучают быть человеком. Но правит человеком не воспитание с его предписаниями. Без того, чтобы его научили, человек умеет быть собой, в захваченности упрощаться до прозрачной собранности.

Логос означает также отношение. Всё относится ко всему. Каждая вещь готова относиться к любой другой потому, что заранее, до всякого такого отношения подлежит обмену на золото огня. Основа всех отношений — первое равенство огня и вселенной. Огонь остается во всем невидимым основанием. Он один и тот же жар, который, захватывая разные вещи, посылает от них «дым» и тем самым начинает пахнуть по–разному. «Нюх» нуса (ума) распознает не холодные вещи, а дым от их разогретости жаром первоогня. «Бог — день ночь, зима лето, война мир, сытость голод, всё противоположное: таков ум; начинают же разниться подобно огню, когда он смешивается с благовониями и именуется по аромату каждого» (фр. 67). Отношение между противоположностями обеспечено единым жаром, вызвавшим их к жизни.

Отдельные сущие — это нуждав смысле их неполноты. Они обличаются в своей нужде в свете огня полнотой огня как их истины в меру их несоответствия истине. Огонь, придя, найдяна все вещи и найдя их, рассудит их и захватит (настигнет, постигнет, , фр. 66). Обличенные и захваченные огнем, вещи останутся самими собой, но не в своей нужде, а в своей истине, т. е. окажутся обменены на огонь, а вернее, возвращены тому уму, в котором противоположности нужды и сытости собраны в трудном, божественном единстве.

Огонь собирает вещь так, что она оказывается целой, и тем отдает ее истине, т. е. и постигает и настигает ее, обнаруживая по мере достижения, что истина вещи с самого начала была спрятанным огнем. С самого начала вещью было обещано событие ее обмена на золото, а именно ее существом, предполагающим осуществление. Заранее данной обмениваемостью вещей на огонь изначально обеспечено всякое понимание и истолкование, вся герменевтика, понимая ее широко, с включением того смысла, в каком Гельдерлин в гимне «Патмос» говорит, что «скорую молнию истолковывают (изъясняют) деяния земные доныне». Такое изъяснение есть событие осуществления того золотого обеспечения вещей, которое из них никогда не вынималось, только было заслонено обманом.

Золото–огонь ее истины для вещи самое близкое (она сама) и самое далекое (конец ее пути), близкое и далекое одновременно. Возьмем такую простую вещь как хлеб на столе. В каком смысле он событие, когда никакого голода нет. Событие предполагает новизну, а хлеб обычная вещь. Мы спешим отобедать, чтобы поспешить к настоящим событиям. Поэт однако напоминает нам, что хлеб — событие в смысле почина, нового начала, которое не прекратилось, а продолжается именно как начало:

[…] Первым […] откровеньем

Остался в сцепленье судеб

Прапращуром в дар поколеньям

Взращенный столетьями хлеб.

[…] Это и есть его слово,

Его небывалый почин

Средь круговращенья земного,

Рождений, скорбей и кончин.

В этом стихотворении Бориса Пастернака хлеб — событие не только в смысле продукта питания. Правда, круговращенье житейских хлопот не то состояние, в каком можно по–настоящему понять, что такое хлеб. Когда мы едим его или деловито орудуем вокруг него, мы еще неясно видим, что такое он как почин, задевающий каждого из нас в нашем существе.

[…] Поле во ржи и пшенице

Не только зовет к молотьбе,

Но некогда эту страницу

Твой предок вписал о тебе.

Хлеб не только обыденная вещь. Так же ясно, как мы видим хлеб на тарелке, поэт видит что он откровенье и что через него к нам, сегодняшним людям, обращается ранняя древность человечества. Только нагромождаемая вокруг хлеба суета экономических мероприятий, м орок «посевных кампаний», «хлебосдачи», «хлебозаготовок» заслоняют от нас и словно призваны заслонить то собирающее событие, каким всегда был хлеб в жизни народа. Организаторы «производства зерна» жалуются, что хлеб не жалеют, губят, выбрасывают. Они не хотят заметить, что его еще раньше и злее топчут, заставляя быть «продукцией» так называемого «сельскохозяйственного производства» или «агропромышленного комплекса». Этим вытравляют и всё же никак не могут вытравить значение хлеба как события, независимого от задач продовольственного обеспечения, не теряющего и при всеобщей сытости смысл срединного события в жизни народа.