Язык Города

«...Приятель мой был un homme tout rond, человек совершенно круглый, как говорят французы, homo quadratus, человек четвероугольный, по выражению латинскому — по-нашему очень хороший человек»,— пишет А. С. Пушкин. Национальный образ, воплощенный в идиоме, не доступен переводу, да он и не нужен. На мои глаза — в XIX в. обычный галлицизм, затем выражение русифицировалось в соответствии с русской речевой традицией: на мой взгляд. Для процесса познания не сами по себе глаза важны, а исполняемая ими функция.

Однако даже в литературных образцах возникали досадные искажения русской речи в угоду привычной конструкции французского языка. «Перевести» ее на «язык родных осин» не всегда удавалось. «Всем известно,— писал И. С. Тургенев, — что г. Булгарин стоит на страже русского языка, которого чистота для него всего дороже. Это видно и из... статьи, где, между прочим, найдете такую фразу: ,,В одном конце залы, по правую сторону, выходя из столовой, стоял стол" v. проч. Многим могло бы показаться странным, каким образом стол выходил из столовой, да еще в то же время и стоял...»

Иван Сергеевич лукавит, смешивая субъекты действия: выходит все-таки посетитель, а стоит — стол. Однако подобные сочетания, смешивающие субъекты действия, довольно часто позволяли себе многие крупные писатели: Пошедши к нему, спрашивал он меня... (И. И. Дмитриев); Сердце как-то билось, садясь в коляску (П. А. Вяземский); Проезжая деревню, в коляске сломалось колесо (Л. Н. Толстой); Бродя по улицам, мне наконец пришел в голову один приятель (А. И. Герцен) — совершенный, как мы не раз уж заметили, галлицизм. Оборот «именительный самостоятельный» часто встречается в текстах начала XIX в.: Будучи на дворе сильный ветер, упала одна дождевая труба, что в переводе значит 'поднялся сильный ветер и сорвал одну дождевую трубу'.

Влияние французских конструкций некоторое время было поддержано определенными свойствами русского деепричастия. Деепричастие как форма книжная воспринималось наравне с любым заимствованием. Пока в социальной среде, где иностранными языками владели как своим родным языком, подобное смешение основного подлежащего с подразумеваемым субъектом действия никак не замечалось (хотя согласно русской конструкции деепричастие должно согласовываться с подлежащим, а не с прямым дополнением!). Лишь в конце XIX в. стала осознаваться искусственность фразы (ее высмеял А. П. Чехов своим знаменитым выражением-пародией: Подъезжая к сей станции и глядя на природу в окно, у меня слетела шляпа. От таких конструкций, нарушающих строгую последовательность в изложении мысли, избавились, и прежде всего в документах, которые требуют именно точности в выражении мысли. В разговорной речи подобные выражения могут еще встретиться, но только как оговорка. Вот как в заявлении потерпевшей в связи с утратой ею коровы: # купила эту корову, будучи еще телкой. Ни о чем, кроме как о малограмотности автора, такая фраза уже не говорит. Как бы ни были похожи на иностранные речения, но Ушли из нашей практики устарелые обороты с причастием, которые усложняли восприятие мысли. Вот строка из шутливого письма И. С. Тургенева: ...и тогда-то Богу благоволящу начнется та жизнь... Сегодня мы говорим по-русски: ...если позволит Бог, эта Жизнь начнется...

ГРИПП

Не думаю, чтоб я скоро попал в ваш Петербург, где ни один год не обходится без гриппа, геморроя и тифуса.

А. В. Дружинин. Полинька Сакс

 Описание признаков этой болезни у нас известно издавна; войска Стефана Батория, осадившие Псков в конце XVI в., пострадали от неведомой местной болезни; особенно быстро умирали те, пишет очевидец, кому, по средневековым обычаям, лекари «пускали кровь»; остальные, промаявшись в горячке без пищи с неделю, возвращались в строй. Как и всякую болезнь, которая сопровождалась повышением температуры тела, русские и эту называли общим словом горячка.

С XVIII в. в оборот вошел термин инфлуэнца — из итальянского сочетания слов с буквальным значением 'влияние (холода)'; через Италию Европа получала идущую из Азии болезнь. Но в быту слово было мало известно: «Самое начало оного [заболевания] ознаменовалось повсеместною перевалкою, и все почти государство было больно кашлем, головною болью и ломом. Однако нельзя сказать, чтоб было много умирающих». В течение XIX в. новый термин утвердился и существовал долго; еще и в «Толковом словаре русского языка» под редакцией Д. Н. Ушакова показаны варианты его произношения: инфлуэнца (как произносят медики), инфлюэнца (как произносят интеллигенты) аинфлюэнция (народная форма). Искажением формы это слово хотели сблизить с другими, уже привычными, типа облигация или мобилизация. Основное понятие об инфлуэнце — горячка в морозы (т.е. это не всегда и собственно грипп).