Язык и этническая идентичность. Урумы и румеи Приазовья

Затем информант обращается к истории группы и проводит параллель с положением групп в Крыму: «Те греки, которые жили в Крыму, в городах,  – там было больше турок и татар. А в тех селах, куда ездили турки и татары раз в год за данью, они сохранили [греческий язык]. И те люди, вот которые говорят так, как я, они всегда были грамотнее – вот так вот складывалось» (ФГА, урум, 1930, Малый Янисоль).

Представление о том, что в Крыму урумы жили в городах, поэтому их прежде всего коснулась языковая ассимиляция, транслируется греческой публицистикой и легко усваивается урумами в связи с восприятием собственной группы как более урбанизированной. Характерно, что мотив публицистического дискурса, оправдывающий гипотетический переход урумов в прошлом с греческого на татарский язык, используется информантами для объяснения другого языкового сдвига, переживаемого группой, – перехода с урумского на русский язык.

Сближая себя с русскими и отделяя от румеев по признакам владения русским языком, а также нормами городской культуры, информанты ориентируются на иерархию групп советского времени, когда наибольшим престижем обладали русские и социальная мобильность предполагала обязательное овладение русским языком. Некоторые информанты подразумевают, что между усвоением норм цивилизованной жизни и утратой родного языка (самим информантом или его русифицированными детьми) существует прямая связь, и расценивают ее как «плату» за вертикальную мобильность и адаптацию к нормам русскоязычного общества.

Одновременно информанты учитывают и другой пласт представлений о родном языке – ставшие популярными в последнее время ценности аутентичности, согласно которым сохранение идиома оценивается положительно, а отказ от него ведет к прекращению культурной преемственности. Урумы сетуют на утрату урумского, сравнивая себя с живущими вдалеке от города румеями, предпринимающими специальные усилия для сохранения своего языка и культуры, любящими свой идиом.

Утверждая ценности аутентичности, урумы представляют языковую ситуацию в поселке глазами румеев.

...

Информант 1. Вот эта сноха наша с Малого Янисоля. Вот она: «Лида! Я просто поражаюсь! Пошла в магазин,  – говорит,  – все говорят по-русски. Тут,  – говорит,  – греки живут или нет?». Я говорю: «Да, греки». А она с Малого Янисоля. Там, говорит, по-русски ничего не услышишь. Только греческий язык, говорит. Представляешь? «Ну и молодцы,  – говорю.  – Эти сохранят свой язык». А у нас никто… С кем поговоришь…

Информант 2. Ну, они может быть от города далеко зато. А мы близко.

Информант 1. Нет. Просто такая нация, я тебе говорю. Они свой язык вот так поднимают и свою нацию. А наши все боялись, закрывали, не говорите, чтоб не слышали… Считалось, что если ты говоришь на греческом, значит ты неграмотная. Раз ты русский не понимаешь, не можешь по-русски говорить.

(Сведения об информантах: (1) ЛОД, урумка, 1938, Старый Крым; (2) СВА, урумка, 1937, Старый Крым.)

Информантка СВА, интерпретируя отличие языковых норм, противопоставляет друг другу деревенских и городских жителей, однако информантка ЛОД сочла это объяснение несостоятельным.

Более высокий статус румеев с точки зрения ценностей аутентичности связан для информантов и с переворачиванием шкалы, градирующей цивилизованность, и с политикой греческих обществ, институционально оформляющих движение этнического возрождения. В контексте отношений с ФГОУ румеи оказываются привилегированной греческой группой. Многие информанты подчеркивают институциональную поддержку со стороны ФГОУ, более высокий статус румейского языка. Подобные представления особенно характерны для информантов, считающих румейский и новогреческий одним языком и воспринимающих преподавание новогреческого в школе как средство для поддержания статуса румейского языка.