Язык и этническая идентичность. Урумы и румеи Приазовья

Летние курсы переподготовки продолжались один или — реже — несколько месяцев и, как правило, давали незначительные результаты. «Необходимо отметить, что слушатели знали лишь местный греческий жаргон, но совершенно не были знакомы с литературным языком… Результаты курсов выражались в том, что учителя научились читать и писать, прошли часть грамматики (имя существительное, прилагательное, числительное), изучили арифметические термины, провели несколько бесед (на темы: школа, свинья, лошадь, корова, собака и пр.), выучили „Интернационал“ и две детские песни на греческом языке» [ЦГАВО 5, л. 47]. Учителя сами чувствовали себя неуверенно. Часто за месяц они осваивали только греческий алфавит. Позднее, с 1926–1927 учебного года, при Мариупольском педагогическом техникуме было открыто Греческое отделение, а с ноября 1930 г. Педтехникум был преобразован в Национальный мариупольский греко-эллинский педтехникум с татарским сектором [ЦГАВО 17]. Однако педтехникум также не удовлетворял спрос на учителей в греческих школах и выпускал совсем немного слушателей: студенты весьма неохотно поступали на греческое отделение, многие выбывали задолго до окончания — прекращали занятия по материальным соображениям (в педтехникуме не хватало стипендий), были отчислены за академическую неуспеваемость или социальное происхождение. Выпуск 1927–1928 учебного года составил всего пять человек, «которые учительствовали в греческих селах» [ЦГАВО 4]. Однако даже те, кто закончил греческое отделение, были достаточно слабо подготовлены (в Педтехникуме также не хватало учебных пособий, преподавателей и часов греческого языка). Преподавание остальных предметов (кроме греческого языка и литературы) велось на украинском.

Помимо местных кадров было некоторое количество приезжих преподавателей-греков (как правило, понтийцев). В 1927 г., в ответ на запрос из Мариуполя прислать из Ростова преподавателя греческого языка для эллинского отделения Мариупольского педтехникума, Северо-Кавказский округ рекомендовал «Христилиди Н. Д., окончившего греческую гимназию в Трапезунде и обучавшегося 3 месяца на филологическом отделении Афинского университета» [ЦГАВО 1]. Из того же документа следует, что приезжим был и преподаватель греческого языка в Педтехникуме И. Ф. Левкополос. Достаточно трудно определить, какими были их родные языки, какие идиомы они могли преподавать и как считали нужным делать это (например, понтиец Христилиди в гимназии, вероятно, учился на димотике, а в университете — на кафаревусе). По-видимому, они придерживались димотики. Однако нужно учитывать, что приезжих преподавателей были все-таки единицы, и работали они не в школах, а на курсах переподготовки учителей и в Педтехникуме; таким образом, их влияние собственно на речь детей-румеев в поселках могло быть только опосредованным и, судя по всему, весьма незначительным. Учитель-румей, в течение месяца прослушавший курсы димотики, вернувшись в поселок, все равно на уроках нередко прибегал к румейскому. «В первое время учителя, чувствуя свою малоподготовленность (после слишком кратких курсов), боялись приступить к занятиям. Применяя местный жаргон [курсив мой. — В. Б. ], однако, постепенно вошли в роль и сейчас занимаются более или менее свободно, получая даже значительное моральное удовлетворение от занятий» [ЦГАВО 5]. Как мы уже отмечали, язык преподавания — димотика — часто не был понятен румеям. По воспоминаниям бывших учеников, язык в школе существенно отличался от того, на котором говорили дома. Школьный язык информанты часто называют эллинским, противопоставляя его греческому языку села. Дети испытывали большие или меньшие сложности при обучении на родном языке в зависимости от того, разрешалось ли на уроках использовать румейский. По-видимому, владевшие языком учителя-румеи порой допускали «применение местного жаргона», и, таким образом, ученики постепенно овладевали письменной формой близкородственного литературного языка, применяя свой идиом как устную форму языка-посредника. При более формальном подходе учителя дети оказывались перед необходимостью усваивать школьные знания на незнакомом, хотя и близкородственном, идиоме. Часть пожилых людей вспоминают короткие считалки, песенки на «школьном греческом», которые они с трудом могут перевести сейчас и, вероятно, механически заучивали в детстве.