Язык и этническая идентичность. Урумы и румеи Приазовья

Непонимание димотики вызывало протесты родителей в период эллинизации; в некоторых поселках они выступали за полное прекращение преподавания на греческом языке. В «Протоколе № 2 заседания родительского собрания 2-ой Большеянисольской трудшколы им. Н. К. Крупской, состоявшегося 5 марта 1929 г.», зафиксированы следующие выступления родителей учеников: «Литературный эллинский язык… является совершенно чуждым и непонятным для родителей и всего населения» [ГАДО 1]. Помимо этого родители из села Большой Янисоль опасались, что «перестанут понимать друг друга с соседними селами — украинцами и греками, говорящими на турецком языке»; отмечали слабую подготовку учителей, отсутствие учебников и перспектив дальнейшего (среднего и высшего) образования на эллинском языке [ГАДО 1]. Все эти аргументы приводились для обоснования необходимости перевода школьного преподавания на русский язык. В других документах звучит мотив ненужности своего языка: «С нашим языком дальше соседнего села не пойдешь» или «нам свой язык и дома надоел, мы его и так знаем, дайте нам русский» и т. д. [ЦГАВО 5, л. 50].

Цитировавшийся выше протокол родительского собрания школы села Большой Янисоль оканчивается постановлением «упразднить совсем эллинский язык и вести занятия на русском и украинском языке и просить органы Народного Образования утвердить это постановление» [ГАДО 1, л. 46]. В сводном отчете Старобешевского района за 1928–1929 гг. отмечается, что некоторые дети не посещают школу, так как русских групп на всех не хватает, а родители не хотят отдавать детей в эллинские классы [ГАДО 5]. Однако архивные документы отражают реакцию органов народного образования на обращение родителей большеянисольской школы или другие подобные выступления. В документах, фиксирующих недовольство населения эллинизацией, обсуждаются лишь пути преодоления подобного отрицательного настроя родителей: бюрократический механизм был ориентирован на преподавание родного языка. Местные власти стремились преодолеть негативное отношение к эллинизации и проводили специальную разъяснительную работу.

В документах есть свидетельства успешного убеждения родителей: «Сейчас уже, после того как население уяснило себе постановку дела в нацшколе и ее значение, былое настроение улеглось, селянство примирилось [курсив здесь и далее мой. — В. Б.], а в ряде сел, как Стыла и Каракуба, даже довольно греческой школой» [ЦГАВО 5]. Трудно судить, до какой степени эти выводы отражают реальное положение дел в румейских поселках.

В ряде относящихся к нашему времени интервью осуждается прекращение эллинизации школы в 1938 г., за которое во второй половине 1920-х гг. выступали родители учеников. Возможно, подобная позиция сформировалась у греков Приазовья позднее, уже в последние годы, и они неосознанно проецируют ее на воспоминания детства, равно как не исключено и то, что ко второй половине 1930-х гг., когда началась смена курса национальной политики, в румейских селах были семьи, «даже довольные греческой школой», как отмечалось в документе [ЦГАВО 5].

Отрицательно относились к эллинизации не все. Среди слушателей Мариупольского педтехникума, сотрудников греческой газеты были люди, увлеченные просвещением румеев-односельчан и преподаванием родного языка. Восторженное приятие эллинизации не препятствовало, однако, низким оценкам своего языка. Представители формирующейся румейской интеллигенции воспринимали свой идиом как обедненный, искаженный вариант новогреческого и стремились, в первую очередь, овладеть димотикой. Другой их задачей было создание литературного румейского языка, обогащение его заимствованиями из новогреческого. Таковы, в частности, были установки Г. А. Костоправа (1903–1938), первого румейского поэта, и его сторонников.

Вот характерная позиция, высказанная в мемуарах одного из студентов Педтехникума, а в дальнейшем школьного учителя и сотрудника газеты «Коллехтивистис»: «Наш янисольский диалект был слишком искажен и беден, и я с трудом понимал моего преподавателя. Я впервые почувствовал, что я грек, и мне стало неловко за мое незнание языка. Мелодичность и выразительность, с которыми Лефкопулос говорил, меня просто очаровали… Я твердо решил овладеть эллинским языком. В библиотеке техникума было достаточно эллинской литературы. Я окунулся в ее богатства» [Левентис, 1998, с. 20].

Представители культурной элиты, возражавшие против политики эллинизации, также оценивали собственный идиом как диалект, низкий и испорченный вариант греческого языка. A. M. Мурзенко в письме в газету «Диктатура труда» отмечает, что «греческий язык наших греков утрачен безвозвратно», и сейчас остались «восемь жаргонов и обособленный татарский язык» (цит. по: [Якубова, 1999, с. 256]).

Урумы: выбор родного языка и школьное преподавание