Язык мой - друг мой

Я старался вовсю, чуть ли не умолял его понять, что это и политически важно, ибо Кастро хочет продемонстрировать именно дружеское общение, подчеркнуть, что встреча абсолютно неформальная, не продолжение переговоров.

Громыко поморщился и спросил:

— Суходрев, вы действительно так считаете?

— Я в этом убежден, Андрей Андреевич. Все, кто с вами здесь находится, весь состав посольства и, конечно же, кубинцы — все без исключения будут в рубашках с короткими рукавами и без галстуков.

— Н-да, — недоверчиво протянул Громыко. — Ну хорошо. Будь по-вашему.

Он развернулся и пошел к себе. Через десять минут вновь вышел. Пиджака на нем не было, рубашка и галстук остались те же. А поверх рубашки он надел куртку бежевого цвета, застегнув ее аж до самого узла галстука. Не могу ручаться, но мне показалось, что эта куртка была шерстяная. Во всяком случае, достаточно плотная.

— Ну вот, Суходрев, — сказал Андрей Андреевич, — я пошел на компромисс!

В таком виде, а для Громыко это была высшая степень вольности в одежде, он отправился на ужин. И провел весь чудесный вечер под открытым небом с яркими южными звездами в данном облачении.

Угощение было особым: на огромном вертеле жарилась туша целого быка. Повара поворачивали вертел над угольями и по мере прожаривания мяса срезали благоухающие слои. Я сидел довольно далеко от Громыко, но видел, что на протяжении всего вечера, несмотря на жару и горячую пищу, он держался молодцом.

В Индонезии, в дни визита туда Хрущева, Андрей Андреевич поразил меня в этом плане еще больше.

Довольно много времени мы проводили в дороге. Я обычно ездил в одном автомобиле с Громыко.

Итак, едем мы в очередной раз на машине, Громыко расположился на заднем сиденье, я — на откидном, вполоборота к нему, потому что отвечаю на его вопросы. Ненароком бросаю взгляд вниз и вдруг замечаю под слегка задравшейся брючиной Андрея Андреевича белые кальсоны, явственно просвечивающие через тонкие черные носки.

В дни нашего пребывания в Индонезии столбик термометра поднимался обычно до 35–40 градусов в тени. Мы довольно много часов проводили на воздухе, под палящим солнцем. На неформальных церемониях, говорил нам президент Сукарно, лучше всего быть в легких одеждах. Хрущев с удовольствием, помню, надевал вышитую украинскую косоворотку. А Громыко оставался в неизменном темном плотном костюме и при галстуке. И, как выяснилось, еще и в теплом нижнем белье…

Завершая эту тему, расскажу о случае, который произошел с Андреем Андреевичем в Нью-Йорке в середине 70-х годов. Во время одного из своих выступлений с трибуны ООН Громыко вдруг страшно побледнел, умолк на полуфразе, качнулся — было видно, что вот-вот упадет. Подбежавшие охранник и врач успели его подхватить под руки и увести.

Я в этот момент был в зале. Начался переполох. Как бы кто ни относился к Громыко-политику, случившееся с патриархом дипломатии вызвало у присутствующих сочувствие и привело их в состояние замешательства. К тому же никто не знал, что именно произошло с ним. Все видели только то, что Громыко вдруг потерял сознание. Посоветовавшись, председатель решил дать слово следующему оратору.

Забегая вперед, скажу: потом я спросил личного врача Громыко о причинах обморока, и он ответил, что виной тому был элементарный перегрев. Сентябрь в Нью-Йорке — прекрасный теплый месяц, а в зале Генеральной Ассамблеи, где собрались делегации полутора сотен стран, было довольно душно. Тут-то Громыко и подвела привычка в любую погоду надевать на себя теплые вещи. Неудивительно, что случился этот обморок.

Когда выступление следующего оратора закончилось, председатель объявил о том, что Громыко готов продолжить свою речь. Андрей Андреевич вернулся на трибуну и как ни в чем не бывало продолжил выступление с того места, на котором прервался. Весь зал, все присутствующие, независимо от политической окраски и пристрастий, встали и устроили ему овацию. «Старый боевой конь» вернулся в строй.

Пять дней в океане

Вообще, со здоровьем у Громыко было все в порядке. Хотя вспоминаю еще один случай, когда Андрей Андреевич почувствовал недомогание.

Это произошло в 1958 году, во время моей первой поездки с Громыко в ООН в качестве переводчика. В ту пору у нас еще не было самолетов, которые могли бы совершать перелеты через океан в Нью-Йорк. Поэтому, долетев до Хельсинки или Стокгольма, мы пересаживались на обычный рейсовый самолет какой-нибудь западной авиакомпании. Обратно добирались точно так же. А вот в той поездке помощники уговорили Громыко возвращаться домой после пребывания на Генассамблее не самолетом, а морским путем. Сказано — сделано. Заказали билеты на роскошный трансокеанский лайнер «Куин Мэри» и отправились в путь. Нас было человек шесть-семь. Ни охрана, ни личный врач на тот момент Громыко не полагались, так как он еще не являлся членом Политбюро.