Язык мой - друг мой

Вместе с Макмилланом приехала в нашу страну группа английских журналистов, в которой был и сын Уинстона Черчилля — Рэндольф. Он слыл очень смелым, даже дерзким, журналистом, не щадившим ни своих консерваторов, ни тем более лейбористов. В чем-то он, конечно, походил на отца — крупный, тяжелый, с бульдожьей хваткой. Мне говорили, что он также отличается большой любовью к коньяку, хотя выпитое влияет на него гораздо сильнее, чем на папашу. Этому я был свидетель. На приеме в английском посольстве в зал, где находились главные гости, журналистов не пустили. А Рэндольф Черчилль, явно выпив коньяка, пытался пройти туда, вознамерившись, видимо, поговорить с Хрущевым. Его вежливо отстраняли. В какой-то момент его выкрики перекрыли даже оживленный гул голосов, несмолкаемый обычно на больших приемах:

— Это безобразие! Меня в моем собственном посольстве смеют куда-то не пускать!

Посол Великобритании побледнел, услышав это. Назревал скандал.

Потом я увидел Рэндольфа Черчилля, когда мы оказались в Киеве. Помню, часов в восемь утра я спустился в гостиничный ресторан позавтракать. Там уже сидел Черчилль. Он что-то ел, а перед ним стоял большой фужер для воды, наполненный коньяком. Из многих источников известно, что Черчилль-старший тоже начинал свой день с коньяка, а также с длинной крепкой сигары. Сын, видимо, хотел походить на папу. Но получалось это у него без особого успеха. Когда мы прилетели в Ленинград, я не увидел в толпе журналистов Рэндольфа Черчилля и спросил у кого-то из англичан, где он. Мне ответили:

— Ему стало не по себе, и он из Киева через Москву улетел домой, в Лондон.

Лично мне было понятно, что означали слова «стало не по себе»…

Недоброжелатели

Когда Хрущева убрали с политической арены, Микоян стал Председателем Президиума Верховного Совета, но ненадолго. У лидеров, пришедших на смену Хрущеву, Микоян вызывал сложные чувства. Брежнева, например, он раздражал постоянно. По-моему, это была неприязнь посредственности к яркой, одаренной личности. Впрочем, может быть, не один Брежнев так относился к Микояну.

Помню, как на упоминание мной имени Микояна отреагировал когда-то Фрол Козлов. В 1959 году мне довелось сопровождать его в Америку, на открытие в Нью-Йорке выставки «Достижения СССР в области науки, техники и культуры». В одном из городов США, который мы посетили, Козлов решил расслабиться. В гостиничном номере вместе с помощниками и охраной нас собралось человек восемь. На столе появился коньяк. Бутылку быстро опорожнили. Тогда Козлов поднес пустую посудину к носу и, поморщившись, сказал:

— Керосином пахнет. Заменить!

Я засмеялся, вспомнив, как точно то же самое проделывает и говорит Микоян в аналогичных случаях:

— Фрол Романович, это ведь любимая присказка Анастаса Ивановича.

Козлов мгновенно помрачнел, сурово глянул на меня и резко выпалил:

— При чем здесь Микояшка? У него и шутки армянские!

Но главным недоброжелателем Анастаса Ивановича был, конечно, Брежнев. О его отношении к другу Хрущева красноречиво говорит такой случай.

В 1975 году в Москву с официальным визитом приехал премьер Великобритании Гарольд Вильсон. Еще в 40-х годах, будучи министром торговли, Вильсон встречался с Микояном. Считалось, что именно они способствовали развитию торгово-экономических отношений между Англией и СССР. Вильсон всегда с симпатией относился к Микояну. И вот, когда уже Микоян не занимал никаких государственных постов, Вильсон вновь приехал в Москву. В честь высокого гостя был дан завтрак в Кремле. На нем присутствовали Брежнев и другие руководители страны. В своей речи Вильсон, вспоминая встречи с Микояном, очень хорошо о нем отозвался.

Надо сказать, что Брежнев до этого довольно долго не появлялся на публике. Западная пресса писала, что Генсек тяжело болен. Так, собственно, и было. Наши, решив продемонстрировать, что советский лидер здоров и полон созидательной энергии, надумали этот завтрак с Вильсоном показать по телевидению.

В Грановитой палате, где в прошлые века собирались великие князья, государи, где стены расписаны библейскими сюжетами, надо было так разместить вождей коммунизма и их гостей, чтобы они, и только они были видны на экранах телевизоров, а сюжеты на стенах и особенно столы, богато сервированные, не бросались в глаза.

Телевизионщикам пришлось потрудиться, чтобы одно заслонить, а другое оттенить. Иначе, считалось, советские люди всего этого не поймут.

Когда отзвучали приветственные речи, у Генсека спросили, оставлять ли похвальный отзыв Вильсона о Микояне в печати и телерепортаже. Брежнев, помню, задумался и, вдруг оживившись, сказал: «Микояшку убрать!» Так и поступили. На следующий день кто-то, по-моему из английского посольства, обратил внимание Вильсона на это изъятие. Он сильно расстроился. Может быть, потому, что вспомнил о своей последней встрече с Микояном.

Made in England