Язык огня

Он так близок и так далек от нее. Рука теплая и спокойная. Она держала ее в своей, сидела с закрытыми глазами и слушала, как по дороге проезжали машины. Она слышала птиц и тихие голоса на этаже сверху. Непривычные, чужие звуки, хотя она находилась всего в каких-то пятидесяти метрах от места, где привыкла проводить дни. В это время дня она обычно заваривала кофе. Включала радио и слушала новости, и, пока она нарезала хлеб, подходил Улав, садился за стол, рукава его рубашки были закатаны, от рук пахло мылом, и все же они были не до конца отмыты после работы в сарае. И так они сидели за столом друг напротив друга и ели. Улав по обыкновению отодвигал занавеску и смотрел в сторону Ливанне или на вишню в цвету.

Наконец она прилегла на второй кровати. Она чувствовала, что у нее сильное кровотечение, но не хотела вставать. Кровь шла. Но больно не было. Перед тем как заснуть, она резко повернула голову на бок, губы зашевелились. Казалось, кто-то незаметно зашел в комнату, сел к ней на постель, положил руку ей на лоб и прошептал ее имя.

4

Что сказала Оста о Юханне? Что она не могла смеяться, не могла плакать. Ничего не могла.

А Альма? Что могла она?

Она пошла домой. Было чуть больше четырех часов ночи. Светало, пели птицы, но она их не слышала. Она шла быстрым шагом вниз от дома Слёгедаля, а пожар в сарае разгорался все сильнее. Она слышала свист пламени, но не оборачивалась. Миновала пожарную часть и продолжила спускаться к дому, мимо мастерской и через двор. Поднялась на четыре ступеньки и вошла в дом. Повесила ветровку Ингеманна на крючок в коридоре. Прошла в ванную и долго, тщательно мыла лицо холодной водой. Она не поднимала глаз, просто терла и смывала, пока щеки не онемели. Она погасила свет. Закрыла дверь. На цыпочках поднялась на чердак и прилегла рядом с Ингеманном. По его дыханию она поняла, что он не спит, но ничего не сказала. Так они и лежали не шевелясь, а снаружи все громче пели птицы. Так они и лежали не шевелясь, когда снаружи донеслись звуки приближающейся пожарной машины. Так они и лежали не шевелясь, пока все больше машин приближалось и проносилось мимо в сторону дома Слёгедалей. Так они и лежали не шевелясь, когда в дверь внизу позвонили. Она рывком поднялась, спустилась вниз, отперла.

Перед ней стоял Альфред. От него пахло бензином.

— Альма, — сказал он.

— Это ты? — спросила она.

— Сарай Слёгедалей сгорел.

— Да, — сказала она.

— Альма, — сказал он. — С тобой все в порядке?

— Да, да, — ответила она. — Все нормально.

Альфред помедлил.

— Ингеманн дома?

— Конечно, — ответила она отстраненно. Она смотрела мимо Альфреда, на ясное, прохладное утро и первые солнечные лучи, покрывающие золотом вершины холмов на западе.

— Могу я с ним поговорить?

Она поднялась на чердак и остановилась в дверях спальни. Ингеманн лежал на боку и тяжело дышал, но она знала, что он не спит.

— Альфред пришел, — сказала она тихо.

— Скажи, что я не могу спуститься, — ответил он.

— Сарай Слёгедалей сгорел, — сказала она.

Он ничего не ответил, но она заметила, как он затих. Она взглянула на неприбранную постель, висящую на стуле одежду, на открытую дверь шкафа, на рукав его парадного костюма и рукав ее зимнего пальто, выглядывающие из двери. Ингеманн по-прежнему не шевелился, но она видела, что он слушает.

— Я говорю, сарай у Слёгедалей сгорел.

— Да, я слышу, — ответил он.

— Ну не можешь же ты просто лежать здесь. Ты ведь начальник пожарной части.

Ингеманн и Альфред, тихо переговариваясь, поднялись на пару сотен метров, мимо пожарной части, к хутору Слёгедалей. Альфред рассказывал, как тушили огонь, как удалось спасти жилой дом, где разбилось лишь несколько оконных стекол, слегка вспухла краска, снесло несколько кусков шифера с крыши, а в остальном все в порядке.

— Хорошо, — ответил Ингеманн. И больше ничего не сказал.

Затем Альфред упомянул, что здесь уже побывали журналисты, а еще телевизионщики.

— Скоро вся страна будет знать, — сказал он.

Ингеманн не ответил.

К сгоревшему сараю они подошли уже в полном молчании, просто стояли рядом и смотрели. А что тут скажешь? Один пепел и прогоревший остов, искореженная гофрированная жесть. Даже земля вокруг была черная и обожженная.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Альфред.

— Нормально, — ответил Ингеманн. — Мне только надо присесть.

Альфред сел рядом с ним на лестнице, места было мало, но они просидели так довольно долго, ничего не говоря. Солнце взошло из-за Квихэя на востоке, ночная роса медленно высыхала, по следам вокруг можно было понять, как активно здесь работали ночью — трава измята, возле стены дома разбросан мусор и пустые бутылки. Ингеманн закрыл глаза. Так он и сидел, ощущая, как припекает солнце.

— Даг — молодчина, обеспечивает нас провиантом, — сказал Альфред, сидя рядом.

— Да?

— У нас всегда есть минералка и шоколад, — продолжил Альфред. — Он у нас как бы за нового начальника пожарной части.

— Да… — протянул Ингеманн.