Язык огня

Настала середина лета. Началась жара. Она шла волнами с равнины в сторону Брейволла. Дагу исполнилось двадцать. Ласточки кружили высоко в небе. По вечерам он садился в машину и ездил на озеро Хумеванне купаться. Она не знала, что он там один. Что он в одиночестве плавал к подводной скале в тридцати метрах от пляжа.

Волосы отросли. Теперь они прикрывали череп. Она радовалась, что он вернулся. Радость переполняла душу каждый раз, когда она его видела. Но что-то было не так. Она радовалась, она улыбалась, чего уже давно не случалось. И все-таки между глаз оставалась морщинка, и она не разглаживалась.

Все лето он прожил в своей комнате. У него было радио и старый проигрыватель, и по вечерам и ночью сверху доносилась музыка. Он ничего не рассказывал о времени, проведенном у границы с русскими, только однажды упомянул, что видел волка. Первые дни она старалась быть веселой, и на пару с Ингеманном они засыпали его вопросами. Но с каждым вопросом глаза его будто мрачнели, что-то случалось с лицом, оно каменело, и настроение за столом становилось странным и давящим. Чем дальше, тем реже они расспрашивали его. А потом и вовсе перестали, и она, и Ингеманн. Лучше оставить все как есть и делать вид, что ничего не произошло. Оба понимали это. Все, что им довелось услышать, — история про волка. Вот такая.

Это случилось, когда он был один на вышке ночью в сорокаградусный мороз. Откуда ни возьмись в снегу, крадучись, появилось животное, он заметил его в бинокль. Волк то останавливался, прислушиваясь, то продолжал путь. Снег был покрыт тонким слоем льда, и в лунном свете зверь не оставлял следов. И так он пересек границу.

Вот и вся история про волка. Больше ничего.

Осенью он начал включать музыку громче. Альма лежала без сна и слушала. Иногда ей казалось, она слышит его голос, он пел или разговаривал. Потом надолго стихало. А затем снова грохотала музыка, и ей казалось, что кто-то смеется.

В октябре Альма, как прежде, пошла в уборщицы. В основном прибиралась у соседей, в домах, куда могла дойти пешком. Ей не нравилось ездить на велосипеде, лучше было пройтись. Она ходила в Омдал, в Брайволлен и в Дьюпесланн. Мыла прихожую и кухню в молельном доме в Браннсволле, и еще у Агнес и Андерса Фьелльсгорь — большой белый дом у дороги на Сульос.

В декабре выпал первый снег. В одно прекрасное утро весь мир стал чистым и белым. Альма, как обычно, пекла семь сортов печенья, а Даг заходил на кухню и пробовал, пока они были еще теплыми. Она осторожно спросила, чем он думает заняться после рождественских праздников. Он ответил, что еще не знает.

— Но чем-то же надо заниматься! — сказала она.

— Ну да, — ответил он, — что-нибудь придумаю.

— Можешь поступить в какой-нибудь институт, раз у тебя есть аттестат.

— Да, — ответил он. — Посмотрим.

На этом разговоры о будущем прекратились. Наступило Рождество. В сочельник они втроем были в церкви. Они сидели среди соседей по деревне, и у всех в глазах был особенный блеск. Вот Альфред и Эльсе с детьми, а там — Андерс и Агнес Фьелльсгорь, вон там — Сиверт Мэсель и Ольга Динестёль и много-много других. Все были в церкви, а Тереза сидела за органом и поглядывала в зеркало, приближаясь к концу рождественского псалма «Чудесна земля». И мой папа был среди них. Он сидел впереди рядом с бабушкой, дедушкой и мамой, и у нее в животе рос малыш, и этим малышом был я. Что-то особенное было в том нарядном и торжественном собрании, где все превосходно друг друга знали, но в то же время открывали друг в друге новые стороны. Прекрасно и непривычно, и Альма чувствовала, как рождественский покой наполняет ее и приносит успокоение.

Наступил новый, 1978 год.

Подоспел январь с короткими, морозными днями. Даг какое-то время проводил в мастерской у Ингеманна. Помогал поддерживать порядок, убирать мусор, накопившийся с осени. Он подметал пол, сжигал старый хлам, раздобыл немного дизельного топлива, чтобы все быстрее разгоралось. А больше делать было нечего. Он снова принялся подолгу валяться в постели по утрам. Нашел свои старые комиксы. «Дональд Дак», «Фантомас» и «Серебряная стрела». По вечерам он уезжал куда-то на своей машине. Ингеманн купил ему очень дешевую машину и привел ее в порядок к его восемнадцатилетию, летом, почти три года назад. Альма не знала, где он. Она обычно просыпалась в темноте и гадала, вернулся ли он домой. Сколько было времени? Час? Три? Шесть? Она лежала неподвижно, холодея и прислушивалась. Но он в конце концов возвращался. Ничего страшного не случалось.

Наступил февраль. Выпал метр снега. Электричество время от времени пропадало. В марте с юго-запада повеяло теплом, с деревьев капало, с крыш текло, дороги стали скользкими, как мыло. Потом подуло с юго-востока, и снова пришла настоящая зима. Снегопад продолжался три дня, и когда он наконец прекратился, наступили долгие теплые солнечные дни полного покоя. Снег осел. Наступил апрель с долгими светлыми днями. Спокойная река открылась. Лед сошел, вода блестела на солнце. По вечерам пахло сырой, влажной землей. Волосы Дага отросли и стали почти как прежде, до армии.