Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования

Прочитав строки: «Седой погонщик гнал устало Невы двугорбого верблюда» (Маяковский), — мы можем представить себе и собственно «верблюда», и извив реки (на реально виденной или воображаемой карте города), образующий «два горба». Мы представляем себе эти образы не раздельно, но вместе, в слиянии и наложении; именно эта совмещенность представлений, которые мы привыкли мыслить раздельно, и служит сигналом, что перед нами «метафорическое» выражение, и тем самым дает первичный толчок к процессу осознавания его значения как «переносного».

Чем неожиданнее столкновение накладывающихся образных отпечатков, чем ярче эффект, пробуждаемый таким наложением, — тем более «ярким» и «свежим» ощущается нами его метафоричность. С другой стороны, у множества выражений, значение которых в принципе могло бы дать эффект наложения разнородных образных картин, мы такого эффекта не ощущаем, в силу полной их привычности. Мы принимаем их как нечто само собой разумеющееся, и эта спонтанность принятия соответствует спонтанной нерасчлененности пробуждаемого ими образного отклика. Так, выражение ’красный уголок’ не вызывает в наших представлениях драматического совмещения образов уютного «уголка» и «красной» парадности; мы «просто» представляем себе соответствующий феномен таким, каким он непосредственно рисуется нашему внутреннему зрению. В этом случае метафорическая палимпсестность образа «стерлась», перестала ощущаться — но от этого отнюдь не исчезла «образность» выражения в более широком смысле, то есть способность его вызывать определенный отклик в нашем представлении.

Палимпсестная образность, вызывающая эффект смыслового переноса, представляет собой частный и специфический случай образного отклика, получающий свое особое значение именно в силу той универсальности, с которой наше представление откликается на любой языковой материал, даже самый привычно-непритязательный и мимолетно мелькающий в сознании. В этом случае, как и во многих других, обсуждавшихся ранее, традиционная иерархия ценностей должна быть подвергнута инверсии. Не обиходные языковые употребления следует считать редукцией образно «ярких» выражений-тропов, но, напротив, сам эффект тропа возникает в качестве игры с первичными образными откликами, предлагаемыми языком.

Выражения-тропы, рассчитанные на ярко и свежо ощущаемое наложение разных образов, играют, разумеется, огромную роль в поэтической речи. Немаловажно их присутствие и в обиходном языке, в качестве катализаторов всевозможных игровых, каламбурных, эмфатических эффектов. Однако в масштабах языковой деятельности в целом этот специфический вид языкового образа имеет ограниченное и специальное значение. Если посмотреть на языковую деятельность как на длящийся процесс, то в течении этого процесса характер и качество каждого отдельного образного отклика самого по себе в большинстве случаев отодвигается на второй план, растворяясь в перетеканиях и летучих перестройках образной ткани, возникающих при малейшем движении языковой памяти говорящего субъекта. Смысл получающегося языкового целого оказывается лишь косвенным образом связанным с характером каждого отдельного образного отклика — его новизной или привычностью, свежестью или стертостью, яркостью или тусклостью. Сами эти качества образного отклика не являются постоянными величинами; их соотношение может измениться в любой момент, в любом направлении — притоком ассоциаций и их взаимодействием с вызвавшим их выражением, перестройкой всего образного ландшафта, разворачивающегося в представлении в процессе развертывания речи, сменой тематической топографии, жанрового и эмоционального «климата», в котором протекает этот процесс.

Насколько мимолетным, почти случайным является характер каждого отдельного образного отклика в его отношении к возникающему в сознании говорящего субъекта смысловому результату, настолько постоянным и универсальным является сам феномен образной реакции, вызываемой языковым материалом. Можно утверждать, что способность к образному отклику является универсальной чертой нашего обращения с языковым материалом. Нет такого языкового действия, которое не получило бы проекции в мире образных представлений — прямой или косвенной, полной или частичной, отчетливой или смутно-намекающей; и обратно: в представлении не может возникнуть ничего такого, на что языковая память неспособна была бы дать некоторый, хотя бы частичный и приблизительный, языковой ответ[161].

При всех особенностях их воплощения в индивидуальном образном мире каждого субъекта, языковым образным представлениям присущ целый ряд общих свойств и категорий. Обсуждение этих свойств позволит нам подойти к вопросу о той функции, которую выполняет этот феномен в языковой деятельности.