Язык птиц. Тайная история Европы

Таким образом, люди, построившие долмен в Ольнье, поклонялись огню и были каменщиками (франкмасонами), или, скорее, печниками (fourmacons); так и гульярды в дошедших до нас исторических документах именуются «фурмасонами», или «фримасонами», но никогда «франк-масонами». Именно в такой форме это слово сохранилось в восточных языках, и если англичане говорят «вольные каменщики» (free mason), то это уже не более, чем исковерканное первоначальное название. По примеру англичан современные масоны, которые весьма сильно отличаются от своих предшественников, несмотря на достаточно большое количество общих с ними обрядов и ритуалов, перевели «free» как «franc», что совершенно неверно: в средние века масоны были строителями сводов, которые на латыни назывались «fornix», а на французском «four»: сначала слово «four», или «фриз» (frise), применялось для обозначения того плоского камня, который мы сейчас называем архитравом и который соединяет два пилона или две колонны, напоминая тот камень, на котором поджаривались (frire) лепешки. Лишь за несколько столетий до начала нашей эры, по крайней мере на Западе, научились строить свод с завершенной окружностью, который сначала применялся при кладке печей, а затем для самых широких лестниц в публичных гражданских зданиях. Однако сначала эти своды не разрешалось возводить в языческих храмах, которые и сохранили плоские перекрытия. Напротив, можно заметить, что западную часть всех без исключения христианских соборов, являющихся произведениями франк-масонов, или, точнее, «фурмасонов», венчают один или три полусвода, перекрывающие «абсид». Это слово на греческом языке обозначает абсолютно ту же самую вещь. Короче говоря, план самой древней церкви, у которой еще не было трансепта, был идентичен плану самой обычной печи той же самой эпохи, тогда как восточный тип храма почти всегда представлял собой ротонду. Архитекторы средних веков, бывшие все без исключения гульярдами, таким образом строили все христианские сооружения по планам, которые христианскими назвать было нельзя, и этим не ограничивались, поскольку их тайные письмена не несли уважения ни к кому, даже к папам. В самом Риме папы довольствовались тем, что охотно использовали сигнатуру гульярдов, отвергая в то же самое время их архитектурные формы, и, не имея возможности проверить это, я все же полагаю, что стиль гульярдов был всегда неприемлем для базилик понтифика, и что Римская церковь сохраняла греческий стиль, переданный ей еще первыми апостолами.

Известно, что самые первые церкви по своему назначению были скорее тем, что мы назвали бы сейчас общественными зданиями, чем храмами, и в определенной степени они сохранили этот свой характер в Италии, потому что в церкви Форли, в резиденции понтифика, я собственными глазами видел концерт в честь одной святой, имя которой совершенно точно не упоминается ни в одном календаре. То же самое и на Востоке, где для церкви в узком смысле этого слова, то есть для места богослужения, или для алтаря, выделяется особое место, отгороженное от пришедшего в храм народа стеной, именуемой иконостасом. Но даже учитывая все эти различия, Римская церковь, которую мы обычно представляем организацией, отличавшейся крайней нетерпимостью в средние века, предоставляла гульярдам такие свободы и привилегии, которые превышали все допустимые границы.

Это не церковные, а светские власти запретили мистерии, с самого начала разыгрываемые гульярдами в церквях, и запретили не столько из-за непристойных шуток, сколько из-за язвительной сатиры, для которой используемый ими Язык Птиц был очень удобен; и мы еще увидим, что сатиры были увековечены в комедиях театра герцога Бургундского. Нетрудно представить себе, что справиться с этим языком можно было только заткнув рот тем, кто на нем разговаривал; однако, во-первых, совсем неважно, каким способом они будут между собой общаться, потому что на Востоке султаны изобрели для немых язык знаков, хорошо известный еще за четыреста или пятьсот лет до крестоносцев, а во-вторых, для непосвященных этот язык был и так совершенно непонятен. Но их сатиры не имели ничего общего и с мессой осла, шутовской буффонадой, которая предназначалась для самых невежественных зрителей; наконец, латинский язык был в ту эпоху достаточно распространенным, чтобы кому-то показалось бы странным услышать в церкви песню вроде следующей:

Honor Jovi cum Neptuno.
Pallas, Venus, Vesta, Juno,
Mirae sunt clementiae.
Mars, Apollo, Pluto, Phoebus
Dant salutem laesis rebus
Insitae potentiae.