Язык русской эмигрантской прессы (1919-1939)

Избрать же патриарха здесь, на чужбине, без всероссийского собора – незаконно (Рус. стяг. 1925. 4/7 июня. № 1).

Мы, нашедшие гостеприимный приют под кровом Югославянской Державы (Рус. голос. 1934. 29 июля. № 173).

Выбор того или иного квазисинонима диктовался индивидуальным или групповым отношением к стране проживания и условиям жизни, созданным для русских беженцев правительствами приютивших их стран.

4. Фрейм «семья как дом». Представление о семье как оплоте Дома (символе стабильности) является многовековым, традиционным культурно-социальным мотивом. В эмигрантской публицистике эта семантико-ассоциативная связка (семья = дом) также хорошо разработана. Дом, в представлении эмигрантов, может быть обозначен этим словом только тогда, когда существует духовная связь его «обитателей», независимо от того, идет ли речь о родственниках или о всей стране. Таким образом, Дом для эмигрантов становится средоточием, воплощением идеи национального единения. В доме (= народе), с одной стороны, формируются национальные чувства единства, монолитности, с другой – наличие таких общих чувств, психических переживаний и формирует само понятие народа (= Дома). Именно поэтому в эмигрантских текстах так много «семейной» лексики: отец, жена, дети, родители, хозяин. Все они призваны, по мысли эмигрантов, подчеркнуть духовное родство людей.

Новый скорбный удар по русским сердцам – смерть патриарха, вновь нам громко твердит о пагубности нашего безглавия. Умер Отец наших отцов и все церковные люди ясно сознали, как тяжко и страшно им будет жить в наше лютое время без Церковной главы (Рус. стяг. 1925. 4/7 июня. № 1).

…половина жителей СССР не побоялась заявить на переписи свою верность религии отцов (Возрождение. 1937. 20 нояб. № 4107).

И наоборот, новые социальные отношения людей, построенные на идеологической, коллективистско-унифицирующей основе (ср. ключевой советский термин член общества), разрушают, по мнению эмигрантов, самое понятие семьи.

…не может быть Родины там, где торжествует интернационал; ибо непосредственной целью большевиков поставлена идея, что в пролетарском государстве нет ни отцов, ни матерей, нет ни жен, ни детей, а есть лишь члены общества… (Голос России. 1931. 1 окт. № 3).

Комсомольские закрытые школы-общежития. Могут поступать все, кроме детей лишенцев и кулаков, начиная с 18 лет. […] Основным мотивом преподавания служит: «ты должен забыть отца и мать» (Голос России. 1932. июль. № 12).

…двадцать лет коммунистические пионеры доносят чекистам на своих родителей… (Возрождение. 1937. 20 нояб. № 4107).

По газетам, дети отказываются (вынужденно) от родителей (Голос России. 1932. июль. № 12).

См. также следующий пассаж о «советской дружбе», оказывающейся, по мнению эмигрантов, псевдопонятием истинной дружбы, которая якобы разрушена большевиками и заменена идеологической, партийной преданностью. Таким образом, идеологизируются даже исходные моральные понятия человеческого общежития:

Дружба, товарищество между молодежью отсутствует. Авторитет семьи, старших по возрасту – отсутствует (Голос России. 1932. июль. № 12).