Язык русской эмигрантской прессы (1919-1939)

Неузнаваем в пролетарской одежде названий красавец Град Великого Петра. Прямые, как стрела, улицы скалятся выбитыми торцами, засоренные, треснувшие широкие тротуары. Художественные решетки изогнуты, – некоторые разломаны на куски. Сиротливо торчат постаменты, с которых стащены памятники. Зеркальные окна стильных особняков местами залеплены грязной бумагой.

В полумраке тонут улицы, изредка освещенные маленькими лампочками. Снопы света вырываются лишь из нескольких ресторанов. То секция «безбожников», выполняя специальный заказ, собрав рабочих, представляет кощунственную мистерию.

Пустынны улицы. Ни души кругом. Попрятались православные, боясь в этот вечер показаться на улицу. Как мыши забились в комнатушках общественных квартир. Ждут полночи, чтобы, боязливо оглядываясь на плотно завешенные окна, достать из-под подушек заготовленные яйца и прошептать друг другу с детства свято заветные слова: «Христос Воскресе».

Придавила души гнетущая атмосфера беспредельного террора и, казалось, уж не выпрямиться им.

Горько переживает свое унижение Град Петра. С болью вспоминает, каким он был в такую ночь 22 года назад.

Сиял огнями. Сверху до низу усеяны разноцветными лампионами многочисленные церкви. У каждой – сверху – аршинный транспарант Х. В. [Христос Воскресе. – А. З.]. Экипажи, кареты, автомобили. Торопится нарядная толпа – каждый в свою церковь. До отказа набит огромный «Исакий седой с золотой головой!»… Генералитет в орденах и лентах. Министры, правоведы, лицеисты, дамы в белых туалетах. Радостно оживленные толпы на тротуарах против церквей ожидают начала процессии, и при первых звуках хора сотни голосов подхватывают Гимн Поправшему Смерть.

Спустился туман приближающейся полуночи. Все потонуло в его мгле. Не стало города. И… вдруг рассеялся, и на высоком небе задрожали от волнения золотые звезды.

Вдоль широкого Невского медленно двигалась длинная процессия. Тысячи шли и не слышно шагов. Ровно, в один ряд, как один человек. Остановились у церкви на Кровях,[261] превращенной в ресторан, и засияла она снаружи сверху до низу, осветив подошедших.

В первом ряду Император Николай II с Алешей-царевичем на руках. Рядом царица Александра и три дочери с ней. Великие княгиня и князь. Патриарх Тихон, епископы, священники, сотни священства. Офицеры, солдаты, рабочие, женщины, дети. Много тысяч всех. У каждого зияют раны, у всех запекшаяся кровь. С пением «Христос Воскрес»[262] [sic] три раза обошли церковь и пошли дальше. Зажигались неземным светом поруганные церкви при пении «Христос Воскрес». Молитвой звенел воздух, и пели далекие звезды.

От одной к другой шли, а на осиротелых постаментах вставали сорванные статуи Екатерины и всех царей. И когда проходили улицами, советские вельможи, занявшие чужие особняки, начинали шататься на обкраденных кроватях в неясном кошмарном ужасе. И радостно крестились забившиеся в щели православные в приливе непонятной им самим светлой надежды.

Все церкви обошли и вышли на заставу, где тянулись огороды и темнели необработанные поля. Шли и останавливались.

«Христос Воскресе!» —

И из глубин земных отчетливо доносилось в ответ:

«Воистину Воскрес [sic]».

То во Христе замученная Православная Русь, во главе с мучеником Царем, христосовалась со своей поруганной землей.

И отвечала Русская земля (Рус. голос. 1939. 9 апр. № 418).