Язык русской эмигрантской прессы (1919-1939)

Сквозь все красные рогатки и красные заставы проникала наша «Русская Правда» до самых дальних углов России и везде она несла с собой бодрость смелым, утешение усталым… (Рус. правда. 1925. июль – авг.).

Пустынны улицы. Ни души кругом. Попрятались православные, боясь в этот вечер показаться на улицу. Как мыши забились в комнатушках общественных квартир (Рус. голос. 1939. 9 апр. № 418).

Редки субстантивы женского рода со значением лица, используемые в риторической, стилистически маркированной функции: беременная (< беременная женщина[110]).

Нужда – удел остающихся матерей и детей – бросает их толпами в чрево гигантов-городов, вплетает беременных и несовершеннолетних в хоровод смерти на фабриках, у доменных печей и в шахтах (Анархич. вестник. 1923. № 1).

В русском языке советского времени субстантивация и/или эллиптическая субстантивация (некоторые ученые используют понятие «семантическая конденсация»: уборочная кампания > уборочная, отбивная котлета > отбивная) представляла в 20–30-е гг. XX в. активный словообразовательный процесс, преимущественно в сфере производственно-технической терминологии; многие такие производные (особенно со значением помещения[111]) проникли и закрепились в узусе [РЯСОС 1968: 105–106]. Отсутствие «социального заказа» и обусловленной им словообразовательной активности, например при производстве названий производственных помещений, технических наименований в быту беженцев, не способствовало и пополнению такими словами их узуса.

Субстантивированные прилагательные среднего рода в нашем материале представляют собой публицистические эллиптические формы, несущие яркую прагматическую окраску. Это обусловлено тем, что категория среднего рода получает в повышенных стилистических регистрах речи «особый оттенок расширения значения» [Пешковский 1938: 148]. Ср. примеры из эмигрантских текстов: худшее, сволочное, злое, старое, нравственное, смелое, жизненное, крамольное, русское, прошлое, былое, неблагонадежное, новое, живое, честное (часто эти потенциальные слова сопровождаются семантическими усилителями самый, весь). Характерно, что субстантиваты среднего рода были особенно популярны в анархических (левых) изданиях, что объясняется, очевидно, риторическими приемами нагнетания экспрессии.

Война – скопище всего злого, с тех пор как человек поднялся на человека… (Анархич. вестник. 1923. № 1).

…по Питеру и Москве прокатилась волна забастовок. […] Начались массовые аресты и обыски, заработала красная жандармерия во всю, вылавливая все «крамольное» и «неблагонадежное» (Анархич. вестник. 1924. № 7).

Пользуясь усталостью, равнодушием и инертностью масс, власть имущий [sic] душит все смелое, честное, прикрываясь именем рабочих (Анархич. вестник. 1924. № 7).

Большевизм – это ставка на то худшее, что имеется в какой-то степени в душе каждого человека и каждого народа. Ставка, как метко выразился Гитлер, на «унтерменш»’а. Эта интернациональная ставка на сволочное и на сволочь была поставлена в России и во всем мире (Сигнал. 1938. 15 сент. № 39).

Вообще, комсомольцы представляют из себя группу, топчущую все жизненное, нравственное – ногами (Голос России. 1932. июль. № 12).