Язык русской эмигрантской прессы (1919-1939)

Не от этой ли крепкой веры [в Иисуса Христа], переходящей как бы «в видение», укреплялась наша несомненная надежда на воскресение России в течение последних 22 лет, когда мы видели ее распятой на кресте и в своей оставленности взывающей к небу: «Боже мой, Боже мой, вскую мя еси оставил?» (Рус. голос. 1939. 9 апр. № 418).

В закрываемой церкви «Алексея – человека Божьего» открывается «красный уголок» (Сегодня. 1930. 14 янв. № 14).

По городу [Риге] ходили группы молодежи, стучались в «парадные» и «черные» двери и спрашивали: «Можно Христа пославить?» (Вести дня. 1939. 28 дек. № 295).

Популярные стихотворения, вроде «Птичка Божия не знает», перерабатываются и попадают в хрестоматии уже без запрещенного слова «Бог» (Дни. 1925. 4 февр. № 682).

Апелляции к названиям литературных произведений или значимым текстам довольно редки: живой труп[287], евангелие Маркса[288]; человек в футляре[289] > анархист в футляре:

Даже сейчас «живой труп» России является весьма действенным участником европейского международного концерта… Россия возродится как великая демократия (Воля России. 1920. 18 сент. № 6).

Молодое поколение Русской эмиграции… – дитя настоящего века, где проповедь нового Евангелия Карла Маркса неустанно говорит о новых идеях. Идеи этого учения получили характер религиозной страстности. Они выдвинули своих апостолов и дали своих мучеников. Они облекаются в формы государственных институций и строятся новые храмы культа нового бога (Младоросская искра. 1932. 12 июля. № 20).

…анархо-синдикалистский орган мог бы быть жив, интересен, ценен. Дело тут не в синдикализме, а в том общем направлении и духе, которыми проникнут «Рабочий путь». Этот дух и направление могут быть охарактеризованы коротко: «Рабочий путь» – орган «анархистов в футляре». Синдикализм у них именно футляр, в который они пытаются во что бы то ни стало втиснуть весь анархизм, и который они хотят носить непременно в собственном кармане (Анархич. вестник. 1923. № 1).

Однако крылатые фразы, выражения, высказывания, вошедшие в эмигрантский публицистический обиход из советских газет, значительно превосходят приведенные выше литературно-книжные реминисценции. Советские газетизмы обычно закавычиваются,[290] тем самым осуществляется их визуальная отсылка к источнику, который, впрочем, может быть индивиду известен или нет: похабный мир[291], кадры решают все[292], догнать и перегнать Америку[293], отец народов (о Сталине)[294], всерьез, надолго, навсегда[295], построение социализма в одной стране.[296]