Читаем Язык в действии (ЛП) полностью

Разве слова в фатическом общении [«тип речи, при котором налаживается связь в коллективе за счёт простого обмена словами][7] употребляются для того чтобы передавать значение? Определённо, нет! Они выполняют социальную функцию, и в этом их основная цель. Они не возникают в результате долгих раздумий, и не всегда провоцирует раздумья в тех, кому они были сказаны.

Бронислав Малиновский

Звуки как выражение

Больше всего интерпретацию усложняет то, что слова не всегда употребляются информативно. На самом деле у нас есть все причины полагать, что способность применять звуки как символы развилась лишь недавно в ходе эволюции. Задолго до того, как мы пришли к языку, каким мы его знаем, скорее всего, мы издавали различные звуки, как низшие животные, выражающие такие внутренние состояния, как голод, страх, триумф и половое влечение. Мы наблюдаем такие звуки и условия, на которые они указывают, у наших домашних животных. Со временем эти звуки, по-видимому, становились более и более разнообразными, по мере расширения сознания. Бормотание и бессвязная речь стали символическим языком. Но, не смотря на то, что мы развили символический язык, у нас сохранились привычки издавать звуки, которые выражают, нежели сообщают о наших внутренних состояниях. Мы используем язык до-символическими способами, эквивалентно воплям, вою, мурлыканию и бормотанию. Эти случаи до-символического использования языка сосуществуют с нашими символическими системами, они всё ещё происходят в наших повседневных разговорах.

До-символический характер наших разговоров наиболее ярко демонстрируется возгласами, выражающими какие-либо сильные чувства. Например, если мы по невнимательности встали на проезжую часть, когда к нам едет машина, не так важно, крикнет ли человек: «Берегись!», “Kowotsuke!”, «Эй!» или “Prends garde!”, или же просто издаст крик, потому что любой громкий возглас нас насторожит. Необходимые чувства передаёт страх, выраженный громкостью и тоном крика, а не слова. Похожим образом, приказы, отданные чётко и резко, обычно дают более скорые результаты, чем те же приказы, отданные невыразительно. Свойства самого голоса могут выражать чувства, которые практически независимы от используемых символов. Мы можем сказать, «Надеюсь увидеть вас снова» так, чтобы ясно дать понять, что мы никогда больше не хотим видеть человека. Или, например, если молодая женщина с нами на прогулке говорит: «Луна – такая яркая сегодня», мы можем понять по тону голоса, делает ли она метеорологическое наблюдение или хочет намекнуть, чтобы её поцеловали.

Рычащие и мурлыкающие слова

Издавание звуков органами речи происходит с помощью мышц. Многие из наших мышечных активностей – непроизвольны. Наши реакции на сильные стимулы (например, на то, что заставляет нас сильно злиться) – это комплекс мышечных и психологических активностей: сокращение мышц, когда мы бьём кулаком по столу, повышение кровяного давления, вырывание волос и так далее, и помимо этого – издавание звуков, таких как рычание. Однако человек, в силу того, что считает выражение гнева звуками подобными животным, ниже своего достоинства, обычно заменяет рычание словами, такими как «Ах ты чёртов предатель!» или «Ах ты сволочь!» Схожим образом, мурлыкания и виляния хвостом человек заменяет словами: «Она самая прекрасная во всём мире!» или «Какая же она милашка!»

Такие высказывания – это сложные человеческие эквиваленты рычанию и мурлыканию, и они не символичны в том же смысле, как высказывание: «Чикаго находится в штате Иллинойс». То есть, высказывание «Она самая прекрасная во всём мире!» – это не утверждение о девушке, а выражение чувств говорящего – такое же, как виляние хвостом или мурлыкание у животных. В том же смысле, обычные ораторские или журналистские порицания «Красных», «Уолл-Стрит», «корпоративных интересов» или «пятой колонны» – это усложнённые рыки, визги и прочее, которые на поверхности часто кажутся логически и грамматически правильно выраженными мыслями. Эти группы «рычащих» и «мурлыкающих» слов – как нам удобно будет их называть – не сообщения, описывающие условия в экстенсиональном мире, а симптомы приятного или неприятного беспокойства говорящего.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Вторжение жизни. Теория как тайная автобиография
Вторжение жизни. Теория как тайная автобиография

Если к классическому габитусу философа традиционно принадлежала сдержанность в демонстрации собственной частной сферы, то в XX веке отношение философов и вообще теоретиков к взаимосвязи публичного и приватного, к своей частной жизни, к жанру автобиографии стало более осмысленным и разнообразным. Данная книга показывает это разнообразие на примере 25 видных теоретиков XX века и исследует не столько соотношение теории с частным существованием каждого из авторов, сколько ее взаимодействие с их представлениями об автобиографии. В книге предложен интересный подход к интеллектуальной истории XX века, который будет полезен и специалисту, и студенту, и просто любознательному читателю.

Венсан Кауфманн , Дитер Томэ , Ульрих Шмид

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Языкознание / Образование и наука