Язык в действии (ЛП)

Вспомните человека из Главы 9, который ударил свою машину в «глаз». Также стоит вспомнить, что в некоторой степени, мы все делаем нечто подобное. Для наших чувств не существует предметов живой и неживой природы. Страх чувствуется одинаково как в отношении существа, так и в отношении объекта. Поэтому в выражении чувств машина может «лечь и умереть», мороз «щиплет» щёки, «злые» волны «рычат», разбиваясь о камни, дороги – «предательски» скользкие, горы «смотрят вниз» на море, пулемёты «плюют», револьверы «гавкают», вулканы «изрыгают» пламя, а двигатель «жрёт» горючее. Особый вид метафоры называется олицетворением, и обычно описывается учебниками по риторике как «одушевление неодушевлённых предметов». Мы можем лучше понять данный приём, если опишем его как не различение между одушевлённым и неодушевлённым.

Мёртвая метафора

Здесь не подразумевается, что из-за того, что метафора, образное сравнение и олицетворение основаны в основном на примитивных привычках мышления, их стоит избегать. Это одни из наиболее полезных приёмов общения, так как за счёт их ёмкой и оперативной аффективной силы пропадает необходимость изобретать новые слова для новых вещей или чувств. Они используются с этой целью настолько широко, что мы применяем их, не осознавая этого. Например, когда мы говорим о «носике» чайника, «ножке» стола или стула, «ветви» науки, и т. д., мы применяем метафору. Радиоволны «покрывают» зону; теории «строятся»; правительство «выкачивает» деньги налогоплательщиков. Даже в такой непоэтичной области как статья о финансах можно найти: рынки – «наводнены» акциями, долги «ликвидируются», цены «сбрасываются» или «взвинчиваются», и т. д. То есть, метафоры настолько удобны, что часто становятся частью обычного словарного запаса. Метафора, пожалуй – самый важный из всех языковых приёмов, за счёт которых язык развивается, изменяется, расширяется и адаптируется к нашим изменчивым нуждам. Успешные метафоры «умирают», то есть, они настолько плотно оседают в языке, что мы прекращаем думать о них как о метафорах.

Отвергать аргументы лишь потому, что они основаны на метафорах или на «метафорическом мышлении» – далеко не всегда справедливо. Значение имеет не само наличие метафор, а то, насколько эффективно они представляют реальные схожести.

Аллюзия

Существует ещё один аффективный приём под названием аллюзия. Например, если мы, стоя рано утром на мосту в городе Сэйнт Пол, штат Миннесота, говорим:

Нет зрелища пленительней! И в ком

Не дрогнет дух бесчувственно-упрямый

При виде величавой панорамы…

УЛЬЯМ УОРДСУОРТ

(Перевод В. В. Левик)

мы вызываем у человека знакомого со стихотворением чувства, которые Уордсуорт выразил при виде Лондона ранним сентябрьским утром в 1802 году, и прилагаем их к городу Сэйнт Пол. Таким образом, за счёт некоего подразумеваемого образного сравнения, мы можем выразить наши чувства. Поэтому аллюзия – это простой способ выражения и создания оттенков чувств в слушателе. С помощью библейской аллюзии можно вызвать почтительное или набожное отношение; с помощью исторической аллюзии, например, когда мы говорим, что Нью-Йорк – это «современный Вавилон», мы можем быстро и эффективно сказать, что нам кажется, что Нью-Йорк – это крайне порочный и расточительный город, обречённый на уничтожение из-за греховности; с помощью литературной аллюзии можно вызвать те же чувства, что вызывает рассказ или стихотворение и спроецировать их на текущее событие.

Аллюзии, однако, работают в качестве аффективного приёма только, когда слушатель знаком с историей, литературой, людьми или событиями, на которые ссылается говорящий. Семейные шутки (которые практически всегда являются аллюзиями к событиям или воспоминаниям о событиях, произошедших с семьёй) приходится объяснять посторонним; классические аллюзии к литературе приходится объяснять людям не знакомым с классикой. Тем не менее, когда у группы людей – семьи или цивилизации – есть общие воспоминания или традиции, тонкие и эффективные способы общения становятся возможными благодаря аллюзии.