Язык в зеркале художественного текста. Метаязыковая рефлексия в произведениях русской прозы

Рефлексии о брани в произведениях художественной литературы зачастую окрашены в тона юмора, добродушной иронии. Ср. рассказ К. Станюковича «Смотр», в котором «морским терминам» (так иносказательно называют мат персонажи) отводится центральная, сюжетообразующая роль. В этом рассказе все персонажи разделены авторской точкой зрения на два лагеря – по их отношению к брани. Глупыми, ограниченными выглядят чопорные гости военного судна, которые боятся, как бы матросы и офицеры не оскорбили случайным соленым словцом посетившую корабль даму. Симпатии автора и читателей – на стороне моряков, которые блестяще выполняют свою работу и при этом с трудом удерживаются от привычных словечек. Малейшая заминка в работе, и все предосторожности забыты, гостям предоставляется возможность насладиться цветистыми выражениями в исполнении матросов, боцмана и даже офицеров (что, впрочем, нисколько не обескуражило гостью).

Умелое использование мата оценивается как одно из характерных проявлений талантливости человека:

Другое дело – Шура Плоткин. У него матерные выражения всегда остроумны и составляют ироничную основу почти любой фразы.

Или точно выражают всю степень его неудовольствия и раздражения по поводу того или иного явления. У Шуры мат столь органичен, так прекрасно вплетается в слова, исполненные глубокого и тонкого смысла, что иногда даже не замечаешь, был в этой Шуриной фразе мат или нет! Но Шура – человек талантливый (В. Кунин. Кыся).

А сама брань может доставлять даже эстетическое наслаждение:

<… > матерная, как и всякая ругань, просто как слово, самородно выбившееся, ведь это цельная стопа – стопа – ступ слов, а по звучности – звончей оплеухи, так – прекрасна (А. Ремизов. Кукха. Розановы письма).

Отметим, что для художественной литературы характерно не только воспроизведение стереотипов, но и стремление преодолевать их, критически осмысливать – в этом проявляется, в частности, амбивалентность обыденного метаязыкового сознания, колеблющегося между полюсами стереотипности и индивидуальности. Так, преодоление стереотипов, попытки разрушения мифа о мате обнаруживаются в следующих суждениях и оценках.

А. Русский мат вовсе не так уникален, как об этом говорят: Гордящийся богатством и силой русского мата просто не слышал романского. Католический – цветаст, изощрен – и жизнерадостен (М. Веллер. Ножик Сережи Довлатова).

Б. Употребление обсценизмов само по себе не является залогом эффективной речи – напротив, чрезмерное и «неумелое» использование бранных слов является коммуникативной помехой; из средства невероятной силы мат превращается в показатель коммуникативного бессилия – в тех случаях, когда выступает как единственное доступное говорящему речевое средство (1). Кроме того, смыслоразличительные возможности мата невелики, что может приводить к коммуникативной неудаче (2):

(1) Матерные слова были неотъемлемой частью речи племянника, без них она утрачивала всякий смысл. Позволить ему свободно материться было невозможно, поскольку в семье росли две дочери <…> Но и запретить было нельзя, так как это было бы равносильно приказанию вообще ничего не говорить (В. Тучков. Смерть приходит по Интернету); (2) – А тебе лежать, нах! – приказал он Хруппу. Хрупп на секунду остолбенел, монахи, наоборот, попадали. Фома давно заметил это параболическое действие русского мата: просишь одно, получаешь другое (С. Осипов. Страсти по Фоме).

В. Пресловутое мастерство в использовании бранной лексики отнюдь не выглядит распространенным явлением, и у этого есть свои причины: