Языковая структура

Например, О.С. Кулагина пользуется математическими понятиями окрестности и семейства, которые можно и нужно давать в лингвистике без всяких математических обозначений, приходит к понятию типа, что мы попросту назвали бы частью речи, и к нескольким синтаксическим соотношениям, близким к тому, что мы называем управлением, согласованием и примыканием[51]. Мы не будем давать логический анализ того, что О.С. Кулагина называет теоретико-множественным определением грамматических категорий. Однако следует заметить, что этот анализ привел нас к той расшифровке используемой здесь теории множеств, которую можно назвать просто комбинаторикой элементов; а используемые здесь категории традиционной лингвистики привлекаются только в порядке логической ошибки petitio principii: сначала закрываются глаза на традиционную грамматику, потом дается некое, якобы математическое построение; в конце же концов эти построения чудесным образом совпадают или, вернее, должны были бы совпадать с традиционной грамматикой.

Абстрактность и слабую эффективность всего этого теоретико-множественного построения Н.Д. Андреев иллюстрирует не только указанием на то, что, по мнению самой же О.С. Кулагиной, ее рассуждения не относятся к русскому языку, но и своим собственным указанием на то, что под теоретико-множественную теорию О.С. Кулагиной не попадают также и языки английский, французский, немецкий, хиндустани, санскрит, латинский, греческий, индонезийский и бирманский[52]. Можно ли после этого с уверенностью сказать, что подобная теоретико-множественная теория может послужить базисом для исследуемой нами структурной типологии языков?

Теоретико-множественное построение фонологии планирует И.И. Ревзин. У него фигурируют такие понятия, как «множество», «разбиение», «класс», «мощность», даже «алгоритм» и т.д. Однако И.И. Ревзин, давая теоретико-множественную, как он думает, картину шумных в русской фонологии, попросту разбивает шумные согласные на разные группы по тем или иным признакам. Так, выделяется группа п – т – к, затем б – д – г, затем эти же согласные, но в мягком звучании, и т.д.[53]. Возникает вопрос: причем тут теория множеств? Это просто есть группировка согласных по тем или другим признакам места образования, звонкости и глухости, взрывности и фрикативности, твердости и мягкости с разной комбинацией признаков. Например, кроме группы п – т – к выделяются группы п – б, т – д или к – г и пр. Ясно, что здесь перед нами не теория множеств, а просто комбинаторика фонетических признаков. Нужно ли было для этого пускать в ходе терминологию теории множеств?

Вслед за О.С. Кулагиной Б.А. Успенский[54] тоже пытается определить часть речи при помощи теоретико-множественных категорий окрестности и семейства. Такая дедукция с самого начала должна была бы говорить о своей слабости и о своем несоответствии бесконечному разнообразию естественных языков в этом отношении. Поэтому Б.А. Успенскому тоже приходится вводить понятие правильности языка, которое свидетельствует только о том, что определяемая таким образом часть речи, является теоретической фикцией, которой неизвестно как пользоваться при построении грамматики естественных языков. Это учение о правильности является для лингвистов, использующих теорию множеств, только их testimonium paupertatis. Да и сам Б.А. Успенский в этой статье не раз говорит только о «приближенном» характере его построения.

Нельзя считать удачной также имевшую у нас место попытку дать теоретико-множественное толкование падежа[55]. Сначала падежи определяются здесь как непересекающиеся классы эквивалентных между собой состояний предмета. Поскольку здесь же утверждается, что «предмет» выражается существительным, а его «состояние» – предложением, то, казалось бы, указанные здесь классы эквивалентных между собой состояний относятся либо к предложению, либо к сказуемому, либо вообще к члену предложения. При чем тут падеж? По поводу такого определения падежа и сам Б.А. Успенский пишет: «К сожалению, это определение не является вполне корректным». Ему приходится в дальнейшем вскрывать неясности в данном случае самого понятия эквивалентности и давать еще другое определение падежа. Он пишет:

«Полностью сознавая неокончательность сформулированного только что определения падежа, автор все же считает целесообразным привести его здесь хотя бы в качестве материала для дальнейшей дискуссии».