Языковая структура

Нам представляется, что без признания этих трех аксиом нечего и думать понимать, что такое язык и что такое языковая сигнификация. Если читателю будет угодно доказательств, тогда в дальнейшем нам стоит уточнять эти аксиомы и делать все вытекающие из них выводы. Если же эти три аксиомы кому-нибудь непонятны, то понимать наши дальнейшие рассуждения будет совершенно невозможно; и лучше такого рассуждения не проводить, а если его проводить, то такому читателю не стоит в него и вникать. Попробуем, однако, сделать из трех предложенных аксиом некоторые, хотя бы ближайшие выводы.

Самая сущность того, что мы сейчас назвали непосредственной действительностью мысли, уже указывает на то, что это есть отход от чистого и абстрактного мышления и вполне определенный способ приближения к тому, чтобы понять действительность и так или иначе с ней общаться. Поэтому первое, что бросается здесь в глаза, это коммуникативная направленность мысленно развиваемой действительности. Язык не повторяет чистую и абстрактную стихию мысли, но он ее осуществляет, реализует и заново интерпретирует, чтобы стать ближе к действительности в ее первоначальном и для мышления исходном существовании. Но язык не есть также и буквальное повторение исходной действительности. Используя мыслительный аппарат, язык определенным образом интерпретирует и эту действительность. А так как исходная действительность ни от чего не зависит (поскольку ничего другого вне ее и вообще не существует), т.е. поскольку исходная действительность свободна, то и мышление, которое ее отражает, тоже свободно. А это значит, что и та непосредственно данная действительность мысли, которая составляет сущность языка, тоже свободна. Таким образом язык тоже вполне свободно интерпретирует и всю мыслительную сферу, и всю действительность, которая лежит в основе самого мышления. Поэтому совершенно неправы те, которые считают, что язык есть отражение действительности. Если бы это было так, то решительно все предложения, из которых состоит язык, были бы истинными, а ложь была бы невозможна. Но говорящий, т.е. тот, кто пользуется языком, высказывает не только истинные, но и ложные суждения. Итак, язык есть не просто отражение действительности, он может быть и ее искажением. А это значит, что язык вполне свободен, как свободна интерпретируемая им стихия чистого мышления и как свободно само мышление, призванное быть отражением исходной действительности.

Но как выражается эта свобода? Как мы сказали, мышление начинается с того момента, когда из глобальной, беспорядочной и эмпирически ползучей действительности выделяются отдельные предметы и ставится вопрос об их смысловом содержании. Утверждая то или иное смысловое содержание о предметах, составляющих действительность, мышление предицирует это смысловое содержание предмета самому предмету, приписывает слепо ползучему предмету определенную и уже не слепо ползучую смысловую содержательность. Поэтому предицирование, т.е. приписывание чего-нибудь чему-нибудь, необходимо для мышления, как необходим для него также и учет той ползучей среды, откуда извлечен данный предмет мысли. Ведь нельзя в целях определения данной вещи настолько отрывать ее от породившего ее контекста действительности, чтобы она уже ничего не имела общего с этим контекстом. Данная вещь действительно есть она сама. Но на ней не может не лежать печать ее происхождения из определенного контекста действительности. Даже если мы скажем такое простое слово, как «дом», то какую бы мы ни мыслили здесь самостоятельную и специфическую вещь, все равно с этим «домом» связаны у нас десятки и сотни разных представлений (камень, кирпич, бревна и доски, железо и т.д.), образующих вполне определенную связку, пучок, узел, сгусток, а, вернее сказать, систему природных и общественных отношений. Итак, непосредственная действительность мысли, образующая собою язык, состоит из множества разного рода предикаций, заимствованных тоже из множества бытийно-данных контекстов действительности.

Три обстоятельства необходимо иметь в виду в наших суждениях о контексте.

Во-первых, контекст как раз и является тем методом, который позволяет нам более или менее точно формулировать надфонетическую семантику данного фонетического сегмента. Когда мы, анализируя звук речи, находим разные варианты его произношения, и когда рассматриваем данное слово во всей его семантической совокупности в языке, опорой для понимания данного языкового элемента или данной совокупности элементов является только контекст речи или, лучше сказать, безграничные семантические оттенки, зависящие тоже от бесконечного числа разного рода контекстов. Контекст решает все.