Языковеды, востоковеды, историки

Еще существеннее то, что она рассказывает про свою борьбу в 1936–1937 гг. с востоковедом-эмигрантом из Индии Абони Мухарджи. Задним числом она дает ему резко отрицательную характеристику: «был неприятным, типичным бенгальским “бабу”, с таким животом, будто он на сносях и вот-вот разродится двойней», упоминает, что он крал книги, торговал дачными участками и пр. Этим она оправдывает свое поведение. В начале кампании массовых репрессий Мухарджи выступал против И. М. Рейснера, а потом и против самой Антоновой, у которой уже была арестована мать, обвиняя их в связи с «врагами народа». Антонова решила бороться и толкала на это менее склонного к решительным действиям Рейснера. Она описывает «конспиративную встречу» с Рейснером в ресторане, где они договаривались о том, как совместно «остановить Мухарджи». И далее рассказывается о том, как, будучи вынуждена «составлять для парторганизации требуемый список друзей мамы», включила в него Мухарджи, упомянув на основе рассказов матери о его сомнительном поведении в 1920 г. Она также дала отрицательный отзыв на публикации Мухарджи. Далее она пишет: «Конечно, по существу, это был донос, но тогда я это воспринимала иначе и не испытывала угрызений совести: я отбивалась от нападения, когда речь шла действительно о жизни и смерти. Я… старалась помешать Мухарджи, воспрепятствовать ему погубить меня и других». Вскоре Антонова была выслана в Омскую область и за день до отъезда узнала, что Мухарджи арестован, его затем расстреляли.

Антонова надеется, что «тут подействовал отнюдь не мой разбор его работ» и пишет, что ей «жалко Мухарджи, погибшего так далеко от своей родины». Но донос остается доносом, при этом Кока Александровна вполне могла не касаться этого эпизода, а его свидетелей к 1991 г. уже, очевидно, не осталось. Но, видимо, ей хотелось выговориться и, с одной стороны, покаяться, с другой стороны, и оправдаться. А для истории все важно.

Сама Кока Александровна предстает со страниц ее мемуаров человеком активным, самостоятельным, далеко не с самым спокойным и мирным характером. Такой ее запомнили и окружающие. Если и устарели ее работы по Индии времен Великих Моголов (судить не берусь), то воспоминания останутся как любопытный памятник эпохи, точнее, сразу нескольких эпох. К столетию Антоновой вышел сборник ее памяти, в котором они переизданы.

Этот бескомпромиссный Сыромятников (Н. А. Сыромятников)

Лингвист-японист Николай Александрович Сыромятников (1911–1984) не принадлежит к ученым, получившим при жизни или после смерти широкую известность, хотя некоторые из его трудов используются и сейчас. Но хочется рассказать и об этом добром, искреннем, преданном делу человеке, с которым я проработал шестнадцать лет и которого считаю одним из своих учителей.

Николай Александрович родился 1 (14) декабря 1911 г. в Чугуеве Харьковской губернии в семье инспектора народных училищ (он любил говорить, что родился в день открытия Р. Амундсеном Южного полюса). Об отце его мало что известно, зато многие наши востоковеды помнят его заботливую мать Прасковью Максимовну, с которой он прожил почти всю жизнь до ее смерти в 1977 г. Она освобождала сына от всяких хлопот по дому.

Сейчас кажется странным, что в Харькове еще в конце 20-х гг. могли преподавать восточные языки. Тем не менее, в этом старом университетском городе, тогда столице Украины, востоковедные традиции имели давние корни. Тогда существовал даже Всеукраинский вечерний техникум (!) востоковедения, на японское отделение которого Сыромятников поступил в 1929 г. Он шутил, что начал изучать японский язык 17 ноября, в день, который позже был объявлен Международным днем студентов. Одновременно он учился на филологическом факультете Харьковского педагогического института.

Однако скоро востоковедение на Украине было свернуто, а бросать редкий язык не хотелось, и будущий японист в 1931 г. переехал на другой конец страны, во Владивосток, и поступил на третий курс восточного факультета Дальневосточного университета. В 1933 г. он окончил факультет и остался там преподавать.

О владивостокском периоде его жизни я знаю мало: сам Николай Александрович, вообще любивший предаваться воспоминаниям, о нем говорил нечасто. К тому времени, когда Сыромятников переехал во Владивосток, довольно сильная дальневосточная школа японистов, созданная в начале века, под давлением обстоятельств стала распадаться. Самые видные ее представители тогда уже покинули Владивосток. Но оставались японисты еще дореволюционной выучки: П. С. Ануфриев, Н. П. Овидиев, К. П. Феклин. Они учили Николая Александровича, и он отзывался о них тепло. Во Владивостоке он подготовил первую работу: дипломное сочинение о переходных и непереходных глаголах.