Языковеды, востоковеды, историки

Первым у нас, опережая современную ему зарубежную науку, этими проблемами занялся Е. Д. Поливанов (см. очерк «Метеор»), но после его гибели традиция прервалась. Сыромятников вернулся к ней в послевоенные годы, сначала разработав совершенно самостоятельно курс японской фонетики в Военном институте. Затем в 1952 г. в «Ученых записках» Института востоковедения появилась его статья «Система фонем японского языка». Исследование отличается большой детальностью и доскональным рассмотрением всех вопросов, вызывавших споры в литературе. Автор отталкивается от концепции Е. Д. Поливанова, подробно рассмотренной с упоминанием этого имени, невзирая на то, что тот тогда считался «врагом». Отмечу и столь же подробный разбор идей современных американских японистов, включая даже работу С. Э. Мартина (1924–2009), изданную менее чем за год до подписания статьи в печать, хотя в 1952 г. это не очень поощрялось. Однако все эти идеи пересмотрены, поскольку Сыромятников исходил из иной концепции, близкой, как он сам мне говорил, к Московской фонологической школе (см. очерк «Петр Саввич»). Работа очень серьезна и не потеряла значения даже сейчас. Но больше Николай Александрович ничего не публиковал ни по фонологии, ни по фонетике (кроме соответствующих разделов в книгах по истории языка): его увлекли другие темы.

Вероятно, готовая статья о фонемах могла бы стать основой диссертации, но Сыромятникова увлекла тема о японских временах глагола. Постепенно он пришел к идее, что именно она должна стать диссертационной. Здесь ему пришлось столкнуться с сопротивлением именитого научного руководителя, тогда члена-корреспондента Академии наук. Конрад не одобрил ни занятий своего бывшего аспиранта фонологией, ни тем более его ухода в изучение времен, где у руководителя была иная, более традиционная точка зрения. Два письма Конрада Сыромятникову от 05.12.1951 и 26.08.1952 (ныне опубликованные в сборнике писем Конрада) показывают, что глава нашей японоведческой школы при всей своей вежливости недоволен строптивостью начинающего, хотя уже и не очень молодого ученого, высказывая ему в академическом тоне выговор. Однако Николай Александрович не посчитался с авторитетом руководителя. К 1953 г. работа, составлявшая почти тысячу страниц, была готова, в ней досконально изучалась категория времени в японском языке от кёгэнов XVI в. до современности. Однако защита отложилась еще на три года.

Не найдя общего языка с Конрадом, Сыромятников обратился в Ленинград к своему первому руководителю А. А. Холодовичу (Е. М. Колпакчи, всегда тепло к нему относившейся, уже не было в живых). Тот в отличие от Конрада одобрил выбор темы, но высказал большое число замечаний, на учет которых и на сокращение слишком длинного текста ушло еще три года. Лишь в июле 1956 г. Николай Александрович защитил кандидатскую диссертацию, показав всей этой историей принципиальность и ответственность при малом честолюбии. Впоследствии он долго не защищал и докторскую диссертацию, поскольку считал, что его исследования по ее теме еще не закончены. Он часто говорил: «Пусть лучше про меня скажут: “Как, он еще не доктор?”, чем: “Как, он уже доктор?”». Имея все основания защититься еще в 60-е гг., он защитил докторскую диссертацию только в апреле 1979 г., за пять лет до смерти.

Японскими временами Сыромятников занимался еще долго, результатом стала книга «Система времен в новояпонском языке», изданная в 1971 г. В итоге он сделал важное открытие. Хотя в японском языке всего два времени, а не три, как мы привыкли, – настояще-будущее и прошедшее, но их употребление оказывается, с нашей точки зрения, странным. В повествовательных текстах японских писателей разных эпох, где речь шла о прошлом, в огромном числе примеров употребляются не только формы прошедшего, но и формы настояще-будущего времени. И Николай Александрович, детально рассмотрев все такие случаи в огромном числе текстов, установил, что настояще-будущее время может означать и одновременность данного действия с каким-то другим (в том числе и в отношении прошлого), а прошедшее время и предшествование другому действию. Именно эта идея показалась слишком смелой Н. И. Конраду, но она у нас затем получила признание, а иностранные японисты, не читающие по-русски, позднее пришли к тем же выводам независимо от Сыромятникова.